Былого слышу шаг

Ленин всегда и первым выступал против попыток подстроить жизнь к пропагандистской фразе, представить многообразие окружающего нас мира в том идеальном порядке, который столь дорог сердцу политической посредственности. Известно, что во времена профсоюзной дискуссии Троцкий выступал с утверждением, что профсоюзы не нужны, поскольку у нас нет буржуазии, а значит, и защищать рабочий класс незачем и не от кого. Вот она столбовая дорога фразы: если так, то этак — и никак иначе. Ленин же говорил, что мы имеем государство с бюрократическими извращениями, от которых, несомненно, страдают трудящиеся. Заявление же о том, что в защите материальных и духовных интересов рабочего класса профсоюзам делать нечего, обойдутся, мол, и без них, — это рассуждение «переносит нас в область абстракции или идеала, которого мы через 15–20 лет достигнем, нояив этом не уверен, что достигнем в такой именно срок, — говорил Владимир Ильич в самый канун 1921 года. — Перед нами же действительность, которую мы хорошо знаем, если только мы не опьяняем себя, не увлекаемся интеллигентскими разговорами, или абстрактными рассуждениями, или тем, что иногда кажется «теорией», а на деле является ошибкой…»

Человек, возглавивший величайший социальный эксперимент, тот, кто, по словам Горького, так помешал людям жить привычной для них жизнью, как никто до него, — этот человек умел отделить желаемое от действительного.

Ленин заметил как-то: «Торопиться случалось каждому из нас». Он нередко торопился сам и умел подгонять других. Торопил, к примеру, членов комиссии ГОЭЛРО, желая поскорее получить проект плана электрификаций. Или, решив однажды — настала пора «создать словарь настоящего русского языка» от Пушкина до Горького, — тут же и предлагал: «Что, если посадить за сие 30 ученых, дав им красноармейский даек?»

И называл совсем иные, исторически продолжительные сроки, когда заходила речь о явлениях социальных, об изменениях в жизни общества. Говорили, скажем, о борьбе с бюрократизмом, и Ленин отмечал: «Борьба с бюрократизмом потребует десятилетий». Касаясь совершенствования государственного аппарата, подчеркивал, что «едва ли не самой вредной чертой этой работы будет торопливость». Напоминал, что и в вопросах культуры «торопливость и размашистость вреднее всего». Диктуя свои последние статьи, советовал: «Надо вовремя взяться за ум. Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т. д.». И весной восемнадцатого года, когда так велики еще были ожидания мировой пролетарской революции и кому-то казалось — до коммунизма рукой достать, Ленин говорил: «Путь организации — путь длинный, и задачи социалистического строительства требуют упорной продолжительной работы и соответственных знаний, которых у нас недостаточно. Едва ли и ближайшее будущее поколение, более развитое, сделает полный переход к социализму».

Ленин любил людей, а не идеи, утверждал Горький. «Я — знаю, что он любил людей, а не идеи, вы знаете, как ломал и гнул он идеи, когда этого требовали интересы народа», — писал Алексей Максимович вскоре после кончины Владимира Ильича.

Ленин не был слугой идей, они, эти идеи, служили ему, были его оружием в переустройстве жизни. Ему чужды были опасения, «как бы не пострадала возлюбленная теория в ее столкновении с практикой». Беседуя с тем же Горьким, Владимир Ильич говорил: «Теория, гипотеза для нас не есть нечто «священное», для нас это — рабочий инструмент».

Оглядывая путь Владимира Ильича, понимаешь, что самые ожесточенные идейные схватки и самые изнурительные политические бои он вел именно с теми, кто хотел бы из «рабочего инструмента» превратить теорию в самоцель, для кого безукоризненное воплощение идеи становилось важнее ее самой. Вспомните борьбу за заключение Брестского договора, споры с «левыми коммунистами» весной восемнадцатого, наконец, как трудно далось Владимиру Ильичу утверждение новой экономической политики. Ленин выступал против тех, кто хотел бы парить над грешной землей, не считаясь с реальной жизнью. Он с горечью спрашивал: «…Что сделалось с этими людьми, как они могут из-за обрывков книжки забыть действительность?»

Только реальная степень достигнутого может быть, в конце концов, неопровержимым аргументом в споре. И Ленин чрезвычайно ценил все, что удалось отвоевать у жизни, утвердить в ней. На V Всероссийском съезде Советов, где принималась первая Советская Конституция, он говорил: «Прошли и для России, я уверен, безвозвратно прошли, те времена, когда спорили о социалистических программах по книжкам. Ныне о социализме можно говорить только по опыту».

На четвертом месяце существования Советской власти Ленин принял корреспондента французской газеты «Le Temps» Л. Нодо, дал ему интервью: