Читаем Былого слышу шаг полностью

— Доставлял пакеты в Москву. Добираться приходилось когда на паровозе, когда в тамбуре, а когда и на подножке — лишь бы побыстрее отвезти донесение… Приезжаю в Москву и сразу же в Кремль. Часовой у Троицких ворот разглядывает пакет. На нем написано: «Ленину. Секретно. В собственные руки». Пропускает. В здании правительства — еще часовой. Тоже вертит пакет в руках и тоже пропускает. Так, без особых препятствий, дохожу до кабинета Председателя Совнаркома. Говорю секретарю: у меня, мол, срочное донесение для Владимира Ильича. «Давайте я передам». — «Нет, — говорю, — это я должен передать пакет, здесь так и написано: в собственные руки».

Секретарь возражал. Кедров настаивал. Наконец нашли выход. «Садитесь на мое место, — предложил секретарь. — Вот дверь в кабинет товарища Ленина. Отсюда вам будет видно, как я передам пакет Владимиру Ильичу».

Ленин разорвал конверт, расписался на нем, стал просматривать бумаги. Секретарь вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь…

Бонифатий Михайлович показывает пакет, вернее, обрывок его. Четко и ясно написано на нем: Ленин. Знакомым почерком, синим карандашом — словно вчера.

Нет, не вчера, а шесть десятилетий назад. И порог кабинета Владимира Ильича Кедров перешагнул через шестьдесят лет — только теперь впервые вошел сюда, словно до сих пор подчиняясь тому давнишнему запрету строгого секретаря, о котором вспоминает теперь с улыбкой.

…Сменяются годы, скользят вслед за ними десятилетия, и то, что было когда-то впервые, неминуемо становится привычным. И все меньше среди нас тех, лето был свидетелем и участником начала начал, когда закладывались наши праздники и наши будни.

Первый праздник первого в мире государства рабочих и крестьян был 1 Мая 1918 года. В этот день Бонифатий Михайлович Кедров вошел на Красную площадь с колонной газеты «Правда». Вызвался было нести знамя, да оказалось не под силу. Тяжелые были тогда знамена — бархатное полотнище, толстое древко — подростку и поднять его было трудно…


Если когда-нибудь напишут историю праздников, то этот, пожалуй, предстанет самым удивительным. Он был первым публичным торжеством власти рабочих и крестьян. На площадях и улицах Москвы, Петрограда, других городов происходило то, над чем спустя годы станут размышлять исследователи, утверждая, что дореволюционная маевка, которая была символом будущей свободы, стала реальным переживанием этой свободы в советском массовом празднике…

«Декрет о памятниках Республики», или, как еще именовали это решение — «Декрет о снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской Социалистической Революции», был принят Совнаркомом 12 апреля 1918 года. Он гласил: «Совет Народных Комиссаров выражает, желание, чтобы в день 1 Мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы и поставлены первые модели новых памятников на суд масс…Спешно подготовить декорирование города в день 1 Мая»…

Писали лозунги и транспаранты, рисовали плакаты — тогда и соединились впервые в эскизах художников серп и молот. Энтузиасты раскрашивали во все цвета радуги торговые павильоны в Охотном ряду. Кто-то вздумал даже разрисовать стволы деревьев в Александровском саду, что до крайности возмутило Владимира Ильича. Он потребовал «смыть эту паршивую краску с деревьев». Но как ни старались — вызвали даже в Александровский сад кремлевскую воинскую часть, — смыть краску до 1 Мая так и не смогли.

Впрочем, это не остановило энтузиастов, и в следующий раз они придумали сказочное убранство для сквера на Театральной площади, подле Большого театра. Деревья были закрыты лиловой кисеей, дорожки покрашены голубоватой краской, хоть и отдаленно, но напоминающей лунное свечение. И над всем этим развевалась бахрома из красных, раздуваемых ветром лент. Такими необычайными, ни с чем не сравнимыми представлялись тогда — в восемнадцатом году — и новая эпоха, и вновь рождающийся мир.

Из круга жизни, из мира прозыМы вброшены в невероятность.

И все, что связано с этим первым праздником, отмечено революционной романтикой, героической возвышенностью, передает неповторимость времени, где каждый шаг и каждый поступок совершаются впервые.

Перейти на страницу:

Похожие книги

40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное