Былого слышу шаг

Велико было внимание Ленина к событиям и явлениям жизни, которые свидетельствовали о рождении нового, социалистического. Ничем не скрываемой радостью по поводу того, что состоялись первые коммунистические субботники, пронизана каждая строка «Великого почина», отсюда и публицистический подъем этой блистательной работы. Вместе с тем Ленин был чрезвычайно далек от того, чтобы абсолютизировать события и даже явления, какими бы обнадеживающими и многообещающими они ни были, видеть в них рецепт для решения всех задач и панацею от всех бед.

Вспоминая о встрече с Лениным, Горький пишет: «Не знаю человека, у которого анализ и синтез работали бы так гармонично».

Репортаж из года восемнадцатого ПРАЗДНИК

Ленин приехал из гостиницы «Националь» в Кремль и начал работать в своем кабинете. Это было Смарта 1918 года.

Мы не знаем, в какое время впервые вошел в свой кабинет Владимир Ильич — было это днем или под вечер, какие принес с собой бумаги, кого первым принял здесь. Комендант Кремля рассказывал, что мебель для кабинета собирали попроще, зная ленинскую нетерпимость к роскоши. Сохранилось лишь одно свидетельство о личной просьбе Владимира Ильича — записка, ® которой торопит с установкой телефонов в кабинете Председателя Совета Народных Комиссаров. Телефонные аппараты на краю письменного стола, которые так хорошо видны на фотографиях, появятся позже. Вначале приходилось всякий раз вставать, подходить к аппарату, который висел на стене.

Ленин сам сделает чертеж этажерок-вертушек подле стола, на которые удобно ставить книги. Объяснит, как нужно наклеить карты, а когда их наклеят косо, усмехнется: «Это вещь трудная, гладко наклеить на полотно, где уж нам сейчас это сделать!»

Почти пять лет работал в кремлевском кабинете Владимир Ильич. В его — жизни не было другого кабинета, в котором, он работал бы большее — число лет. Такая уж судьба выпала на долю революционера Владимира Ульянова: то гласный надзор полиции, то ссылка, то эмиграция; приезд в Россию и снова скитания по заграницам…

Ленин привык к своему кабинету и любил его. В тишине и сосредоточенности проводил здесь ночные часы, склонившись над книгой или рукописью. А бесконечно устав и не поборов бессонницу, протягивал руку, чтобы взять с полки роман Толстого, томик стихов Пушкина или сочинения Достоевского. Эти книги всегда были под рукой, мог пользоваться ими по ночам, никого не беспокоя.

При ярком свете солнечного дня, при тусклом мерцании настольной лампы и когда поднимающийся из-за Москвы-реки рассвет струился по холщово-серому небу — здесь, в кремлевском кабинете Владимира Ильича, дни и ночи, час за часом, в повседневном изнурительном труде создавалось то, что определяет сегодня наше бытие и наши устремления, наши взгляды и наши поступки, наши представления о нравственном и благородном, — все, что мы ныне подразумеваем под нашим образом жизни.

С годами менялась обстановка ленинского кабинета. Убрали зеркало в простенках между окнами, повесив на это место карту путей сообщения. Карт становилось все больше: на столе, на креслах — повсюду. А потом пришло время, когда надобность в оперативных картах военных действий отпала. Прибавлялись шкафы с книгами. Наконец кабинет стал таким, каким мы видим его сегодня, каким был, очевидно, 12 декабря 1922 года, когда в последний раз работал в нем Владимир Ильич. Невозвратимо лишь одно — сосредоточенность, ленинская сосредоточенность, которую привнес он сюда и которая не могла не уйти вместе с ним.

То поразительное, чаще всего непостижимое напряжение мысли, которое давало возможность Владимиру Ильичу, проглядывая столбцы цифр в «Ежегоднике Министерства финансов, выпуск 1 за 1869 год», на одной из страниц пометить: «Ошибка в итоге сделана здесь, очевидно, потому что цифры, относящиеся к Закавказскому краю и Сибири, сосчитаны дважды». Сравнивать первые русские переводы Маркса с немецким оригиналом, делая при этом к словам «прирожденного человеческого права» сноску: «В подлиннике: «врожденных прав человека».

Работая уже в этом кабинете, просит для справок на один день, на вечер, на ночь с обязательством: «Верну к утру».

«I. Два лучших, наиболее полных, словаря греческого языка, с греческого на немецкий, французский, русский или английский.

II. Лучшие философские словари, словари философских терминов: немецкий, кажется, Эйслера; английский, кажется, Болдвина (Baldwin); французский, кажется, Франка (если нет поновее); русский, какой есть из новых.

III. История греческой философии

1) Целлер, полное и самое новое издание.

2) Гомперц (венский философ): «GriechischeDenker».

И все это лишь для справок — на день, на вечер, на ночь…