Былого слышу шаг

На пятнадцатый день после ранения Ленин впервые выходит из дому, он слушает концерт народного хора под управлением М. Е. Пятницкого. Пройдет еще два дня, и «Известия» опубликуют сообщение: «Члены Центрального Комитета, для которых появление Ильича было неожиданным, приятным сюрпризом, горячо приветствовали своего вождя и учителя, возвращающегося к любимой работе после вынужденного перерыва». На восемнадцатый день после ранения Ленин участвовал в заседании Совнаркома.

Строки этой своеобразной хроники освещены добрыми улыбками очень многих людей — родных Ленина, его сподвижников, врачей, журналистов — тех, кто в полной мере пережил ужас неотвратимого в первые часы после покушения, а затем безмерно был счастлив, узнав об успешном выздоровлении Владимира Ильича. Но если мы хотим понять самого Ленина — как реагировал на то, что произошло, настолько был готов к этому, — здесь, скорее всего, не обойтись без вопросов. Отчего, собственно говоря, Ленин так часто поступает болезни вопреки? Скромность, обычное нежелание привлекать внимание к своей персоне, воспитанность Владимира Ильича, не позволяющая делить свои личные беды С другими? Но здесь тот «случай, когда поступки Ленина, «скорее всего, доставили немало хлопот и переживаний врачам, медицинскому персоналу.

Ленин подчеркнуто не желает считаться с болезнью. А между тем можно было ожидать, что человек, вдруг оказавшийся у: предела жизни и смерти, обратится мыслями к себе, станет по-иному смотреть на мир, не будет, наконец, противиться инстинкту самосохранения, сработавшему ® ответ на неожиданно обрушившуюся беду… Но ведь подобное могло произойти и год, и месяц, и день, и час назад. И все это время, конечно же понимая реальность угрозы, Ленин жил, работал, не считая для себя возможным думать о ней. Теперь это произошло. Да, он сразу же осведомился, чем все может кончиться: если очень худо, надо бы привести в порядок кое-какие дела. Но вроде бы пошел на поправку. А если так, то нечего и в расчет принимать то, что никогда не принимал. Думай он, поступай иначе — и путь бы в жизни избрал иной.

Доктору Розанову Ленин сказал: «…со всяким революционером это может случиться».

Услышав от Горького слова возмущения по поводу предательских выстрелов, сказал неохотно, как говорят о том, что надоело:

— Драка. Что делать? Каждый действует, как умеет.

За два месяца до ранения Ленин писал о том, что революцию сравнивают <с родами. «Возьмем описание акта родов в литературе, — те описания, когда целью авторов было правдивое восстановление всей тяжести, всех мук, всех ужасов этого акта, например, Эмиля Золя «La joie de vivre» («Радость жизни») или «Записки врача» Вересаева. Рождение человека связано с таким актом, который превращает женщину в измученный, истерзанный, обезумевший от боли, окровавленный, полумертвый кусок мяса. Но согласился ли бы кто-нибудь признать человеком такого «индивида», который видел бы только это в любви, в ее последствиях, в превращении женщины в мать? Кто на этом основании зарекался бы от любви и от деторождения?

Роды бывают лёгкие и бывают тяжелые. Маркс и Энгельс, основатели научного социализма, говорили всегда о долгих муках родов, неизбежно связанных с переходом от капитализма к социализму».

Да, что касается его личной судьбы, Ленин был готов ко многому…

Ленин ранен. Кабинет его пустует. Изредка там работает Свердлов. Но чаще никого нет. Однако горит на столе лампа под зеленым абажуром. Работает Совнарком. Дежурят сёкретари.

Свет от лампы невелик, чуть проступает сквозь стекло абажура. (Спустя полвека будут ломать голову, где бы отыскать такую же лампочку, обратятся со специальным заказом на завод — не делают в наши времена лампочек в шестнадцать свечей.) И еле различимы в темноте корешки томов, поднявшихся на книжных полках. Книг много, только в кабинете 60 ле двух тысяч.

Здесь, в Кремле, на сорок девятом году жизни он впервые получил возможность собрать свою библиотеку. Возможность иметь под рукой, снять с полки нужную работу, отчеркнуть абзац, сделать пометку на полях своей книги. Здесь впервые пришла возможность собрать труды тех, чьи идеи постиг, чей гнев разделил, чью борьбу продолжил. Собрал книги, а значит, получил возможность общения с их авторами. Вырвалось же как-то у Владимира Ильича: «Надо посоветоваться с Марксом».

Среди очень немногих книг, которые всю жизнь сопутствовали Владимиру Ильичу, прошли вместе с ним долгими дорогами эмиграции, — труды Маркса и Энгельса. Книги на русском и немецком языках, много раз прочитанные, испещренные пометками.

В кабинете Ленина — Собрание сочинений Н. Г. Чернышевского… В 1888 году, отбыв каторгу, приехал из Якутского улуса в Астрахань больной и измученный Николай Гаврилович Чернышевский. И Владимир Ульянов обратился к нему с письмом, — уходящему. из жизни вождю революционных демократов писал юноша, которому суждено было стать вождем пролетарской революции.