Былого слышу шаг

Так было в эмиграции, где всем нелегко давалось сводить концы с концами. Но и в другие времена, когда, казалось бы, все изменилось, Ленин остается верен себе. В Кремль на прием к Председателю Совета Народных Комиссаров приходит профессор историй Московского университета А. И. Яковлев. Он хлопочет за своего отца И. Я. Яковлева, которого отстранили в Симбирске от руководства учительской семинарией. И Ленин телеграфирует в Симбирск: «Меня интересует судьба инспектора Ивана Яковлевича Яковлева, 50 лет работавшего над национальным подъемом чуваш и претерпевшего ряд гонений от царизма. Думаю, что Яковлева надо не отрывать от дела его жизни». Однако Иван Яковлевич трудился на родине Владимира Ильича, работал вместе с его отцом — Ильей Николаевичем, был хорошо знаком семье Ульяновых. А потому, заступаясь за старого учителя, Ленин рассматривает это как свое частное дело и в верхней части телеграммы дописывает своей рукой: «Прошу прислать мне лично счет за эту телеграмму».

Так мы подходим к одной из определяющих особенностей нравственного облика Владимира Ильича, его образа жизни — к ленинской скромности. Тема эта — одна из ведущих в воспоминаниях современников, в произведениях публицистики и художественной литературы, во всей, почти необозримой ныне, Лениниане. Примеры скромности Владимира Ильича у каждого на устах, и у каждого в памяти свой образ, олицетворяющий это прекрасное качество.

Я, например, вспоминаю дом в Горках. На массивном столе постелена потрескавшаяся, с выцветшим рисунком клеенка — небольшой квадратик, занимающий ничтожную часть обширной полированной поверхности, которую опасались повредить Надежда Константиновна и Владимир Ильич. (Со временем этот квадратик пришел в ветхость. И заказали новую клеенку — точно такую же, но во весь стол. Такая клеенка семье Ульяновых была бы не нужна, как и — весь этот стол.)

Само собой разумеется, скромность находит выражение в любом проявлении личности, в каждом поступке человека. И все-таки, стараясь прежде всего отдать дань скромности Владимира Ильича, не заслоняем ли мы порой другие, не менее важные особенности его характера?

По первому требованию часового Ленин предъявляет пропуск. Пишет управляющему делами СНК В. Д. Бонч-Бруевичу: «Мою библиотеку оплачиваю ялично… Другое дело библиотека Управления делами СНК» Подобных примеров можно привести множество.

Но как осмыслить их? Мы привычно говорим — скромность. Скромность? Между тем нравственные законы нашей партии убеждают, что коммунист не может достигнуть такого служебного положения, при котором принятые для всех установления ему не обязательны, а соблюдение их — свидетельство скромности. А в основе эпизодов, о которых шла речь, — суровая,

Чрезвычайно жесткая требовательность Ленина к неукоснительному исполнению существующих законов и порядков, глубочайшая убежденность, что закон остается таковым до тех пор, пока он обязателен для всех. Эта убежденность обострялась временем — широким разливом революционного законотворчества. Тем важнее было строго соблюдать то, что, установленное вчера, сегодня уже вошло в силу.

Но и закончив это отступление, не хочется ставить точку. Надо бы проникнуть к истокам ленинской скромности, соотнести ее со всей жизнью, всем обликом Владимира Ильича. Мне кажется это необходимым, поскольку черты характера не существуют сами по себе, вне связи с другими. И, увлекаясь одной из них, выделяя и абсолютизируя ее, мы нарушаем живую ткань целого. И то, что было естественным, вдруг становится трудно объяснимым.

Как осмыслить и оценить ту же скромность, не зная, чем порождена она? Кто-то, например, скромно довольствуется тем, что имеет, не представляя иного существования и потому не испытывая в нем потребности. Существует скромность по расчету: когда-нибудь да воздастся за нее.

Владимир Ильич — сын семьи Ульяновых. Принятые в ней нормы и разделяемые идеалы продолжали то, что было выстрадано героями и мучениками русского революционного движения: кристальная чистота помыслов и отношений, стремление к самосовершенствованию и совершенствованию окружающей жизни, яростное горение бунтарского духа.

В своей семье с юных лет привык Владимир Ильич не к самоограничению — нет, в самоограничении есть элемент насилия над собой, — привык к такому взгляду на жизнь, при котором все, что подразумевается под материальными благами, имеет смысл постольку, поскольку необходимо для удовлетворения естественных потребностей человека. И только духовное богатство может быть безграничным, и только здесь стремления к приобретению и накопительству достойны человека. Это — богатство, которое не положишь в карман 1и не повесишь на стену, а потому бросовое в представлениях одних, имело в семье Ульяновых такую реальную, такую остро ощутимую ценность, как понимаем мы порой, что самый вкусный напиток — холодная вода и самое лакомое блюдо — свежеиспеченный черный хлеб.