Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника

Отсюда вид был просторней и воздушней. И, если обернуться назад, – Васильевский был подернут непередаваемой пылью, словно налет на старинных гравюрах. Домики и каменные кубики, черные мазки окон и кой-где дыхание дыма над крышами – все это было одной игрушечной, слаженной стенкой. Это был необыкновенный час. Понятно, сумерек еще не было. Может быть, было три или четвертый. Но чуть заметная кисея, почти не видная, – задумчивый тюль, – уже спускалась в воздухе, как занавес. Это не мешало небу быть выпуклым и стылым, с фарфоровой покатостью, опрокинутой над Невой. Фонарей еще не зажигали: это главное. Фонарщик с лестницей пробегал немного позже, – на двадцать или тридцать минут позже. А пока все было еще дневным, серым и обласканным. День неохотно прощался. В нем была еще последняя четкость: и в углубленном, фарфоровом овале неба, чашкою опрокинутого над Невой; и в одиноком прохожем, который в этот час всегда был виден на сероватом, неверном снегу. Он был виден с Николаевского моста. Или это был Дворцовый?[1489]

Сергей Горный, у которого по свидетельству современников была великолепная память[1490], будто не помнит, с какого моста увидел одинокого прохожего – с Николаевского или Дворцового. В другом месте книги он вновь возвращается к этому эпизоду: «Идешь по Николаевскому. Или это был Дворцовый? <…> Еще нет вечера. Но свод над Невою стал серо-фарфоровым. <…> Хочется задержать этот миг. И прохожего на полыньи, и сенатскую желтизну на том берегу»[1491].

Он мечтает о том, что если вернется в Петербург, то не забудет зайти в магазин открыток. «Открытки? Заверните и их. Да и Фальконета. И угол Морской, и Невского, и вид магазина Главного Штаба и арку, – понятно, арку этого Штаба с большими, солнечными лошадьми. И колонну. И решетку дворца. И, разумеется, шпиль на той стороне. Хотя он у меня уже есть в альбоме и есть в сердце. Хотя он пронзил меня раз навсегда, и потому неистребима в душе моей эта холодная стылость закатного неба и хмурящийся, точно засыпающий в сумерки, фасад Зимнего и большая барка, которую поворачивает как раз посредине Невы маленький, задорный буксирный пароходик»[1492].

Для него город вне времени, вечный любимый сон, к которому можно вернуться в любом месте, перелистывая «альбом» воспоминаний.