Читаем Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника полностью

Было в ней, в этой желтизне что-то музейное и старинное. Такими же были стены министерств у Чернышева моста, когда, едва перейдя Фонтанку, можно было войти в узкие, похожие на петербургский сон, переулки: справа и слева желтоватые стены с теми же окнами (в нижнем этаже они были меньше обычного и чуть отступали от улицы – широким, просторным подоконником); и с теми же прямыми, углубленными желобками меж окон – в два и три ряда. Этот коридор (казалось, что идешь по старинному Петербургу, что ожила давняя литография и зацвели желтым цветом ее тронутые легкою акварелью стены) – был самым волшебным местом:

Здесь не было времени.

Можно было не прерывать оцепенения и ходить вдоль стен, которые стояли в жизни, словно во сне. Лишь вырвавшись на свободу к площади, к Александринке, можно было вернуться к жизни нынешней и бедной. <…> Сон кончался[1493],[1494].


Много лет может пройти, но не забыть мне мигов и бликов прошлого, паутинок в памяти – как не забыть родинки на лице любимой. Лицо любимой.

Санкт-Петербург. <…>

И весь он вошел в меня со всеми своими веснушками и смешными морщинками и точечками, родимыми пятнышками, улыбками, паутиною и игрою лица.

Санкт-Петербург. <…>

Когда любишь, тогда любишь все: не только праздники, но и будни любимого, – не только большое и нарядное, всем видное, но и точки, пятнышки, родинки, крапинки на дорогом лице[1495].

Интересно, что Горный, для которого «нет мелочей», в книгах только дважды называет свои петербургские адреса, для него существенно не где конкретно он жил, а сама бытовая среда, ее детали. В 1914 году он писал: «Жил я в скромных петербургских комнатах, жил бедно и тихо, и ход у нас был черный»[1496].

В «Санкт-Петербурге» он вспоминает родительскую квартиру, где прошли его годы до поступления в гимназию, двор-колодезь с шарманкой (судя по другим очеркам, эта могла быть Петербургская сторона). В другом месте книги он называет, вероятно, свой последний адрес – Фурштатская[1497].

В очерке «Вон!..» автор упоминает Казанскую улицу, на которой, учась в Горном институте, снимал комнату со студентом-медиком[1498]. Позже, в 1906 году, он получает прописку в городе (сохраняя за собой место постоянного жительства в Царском Селе) и живет на Литейном проспекте (дом № 55)[1499].

Если говорить о повседневных маршрутах Горного по городу, то здесь можно проследить следующее. В 1900–1908 годах, будучи студентом Горного института (Васильевский остров, 21-я линия), он постоянно ездил домой в Царское Село (из его студенческого дела видно, что он ежегодно покупал льготный годовой билет для проезда в Царское Село). Чаще всего он шел из института (и обратно) через Николаевский мост[1500] к началу Гороховой улицы, где садился в городскую карету (омнибус) и отправлялся на Царскосельский вокзал[1501]. С Казанской улицы он выходил на Гороховую и через Петровскую (Сенатскую) площадь[1502] направлялся к Николаевскому мосту. Из института на Литейный путь проходил по Морской или улице Гоголя[1503], а затем по Невскому. Особенно часто ему приходилось бывать на Невском проспекте, где находились редакции журналов «Сатирикон» (дом № 9) и «Новый Сатирикон» (дом № 88), в которых сотрудничал Горный.

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия