Быстро вращается планета

Единорог в свою очередь внимательно осмотрел мальчика.

– Отвратительно выглядишь, – без стеснения заявил он. – Возможно, в таком состоянии тебе нельзя Погружаться. Так ты только навредишь тому, в кого отправишься.

– Ты тоже отвратительно выглядишь, – отозвался Чарльз Уоллес. Он посмотрел на свои руки. Ладони кровоточили не меньше, чем живот Гаудиора. Там, где анорак и рубашка задрались, веревка врезалась в его тело, как и в бока Гаудиора.

– И у тебя синяки под глазами, – сообщил ему единорог. – Удивительно, что ты еще в состоянии видеть.

Чарльз Уоллес прищурил один глаз, потом другой.

– Да, какое-то все расплывчатое, – признал он.

Гаудиор стряхнул с крыльев последние капли.

– Мы не можем оставаться здесь, а ты не можешь сейчас Погружаться – это очевидно.

Чарльз Уоллес посмотрел на солнце, катящееся к западу.

– Когда солнце зайдет, здесь станет холодно. И здесь, похоже, нет никаких признаков жизни. И никакой еды.

Гаудиор закрыл глаза крыльями и, похоже, задумался. Потом снова сложил крылья на кровоточащих боках.

– Я не понимаю земное время.

– И что с этим делать?

– Время – наша суть, нам обоим это известно. И все же нам потребуются недели, если не месяцы, на исцеление.

Когда единорог посмотрел на него с таким видом, словно ожидал ответа, Чарльз Уоллес отвел глаза и уставился на лужу во льду.

– У меня нет никаких идей.

– Мы оба измотаны. Единственное место, куда я могу тебя отвезти, не боясь эхтров, – это мой дом. Ни один смертный еще не бывал там, и я не уверен, сумею ли нести тебя, но это единственный выход, который я могу придумать. – Единорог тряхнул гривой, и она скользнула по покрытому синяками лицу мальчика серебристой прохладой. – Я к тебе сильно привязался, невзирая на все твои нелепые выходки.

Чарльз Уоллес обнял единорога:

– Я тоже к тебе привязался.

Болезненно хрустнув суставами, Гаудиор опустился на колени. Мальчик вскарабкался к нему на спину, вздрагивая всякий раз, когда касался красных рубцов на боках единорога.

– Извини. Я не хотел навредить тебе.

Гаудиор тихо заржал:

– Я знаю.

Мальчик так вымотался, что почти не осознавал полета. Звезды и время вращались вокруг него, и веки его начали опускаться.

– Проснись! – скомандовал Гаудиор, и мальчик открыл глаза, и взору его предстал мир звездной красоты.

Взгляд его прояснился, и он с благоговейным трепетом уставился на край снега и льда. Он не чувствовал холода – лишь нежный ветерок, что касался его ушибов и ссадин с мягкостью целителя. В фиолетовом небе висел серп луны – и еще одна луна, поменьше, но почти полная, висела выше. Горы вздымали к небу покрытые снегом вершины. Между отрогами одного из холмов Чарльз Уоллес заметил нечто напоминающее груду огромных яиц.

Гаудиор проследил за его взглядом:

– Это гнездо, где вылупляются единороги. Его не видел доселе ни один человек.

– Я и не знал, что единороги появляются из яиц… – изумленно проговорил мальчик.

– Не все, – небрежно отозвался Гаудиор. – Только те, которые путешествуют во времени. – Он открыл рот и стал жадно пить лунный свет, потом спросил: – Пить хочешь?

Губы у Чарльза Уоллеса потрескались и болели. Во рту пересохло. Мальчик жадно посмотрел на лунный свет и нерешительно открыл рот. Он ощутил прохладное, целительное прикосновение к губам, но когда попытался сделать глоток, то поперхнулся.

– Я забыл, – сказал Гаудиор. – Ты же человек. Я так обрадовался, попав домой, что у меня это совсем вылетело из головы. – Он легким галопом подбежал к подножию одного из холмов и вернулся, осторожно неся в зубах длинную сине-зеленую сосульку. – Ее надо медленно рассосать. Сперва будет щипать, но она хорошо лечит.

Прохладная влага мягко потекла в иссохшее горло мальчика, словно лучи лунного света, и, охлаждая ожоги, они вместе с тем согревали его замерзшее тело. Он полностью сосредоточился на лунном полумесяце. Проглотив последние целительные капли, Чарльз Уоллес повернулся поблагодарить Гаудиора.

Единорог валялся в снегу, задрав ноги, перекатывался с боку на бок и урчал от незамутненного удовольствия. Потом он встал и встряхнулся, и снег полетел во все стороны. Красные рубцы исчезли. Шкура Гаудиора сделалась гладкой и безукоризненно блестящей. Он осмотрел разодранные места на талии и руках Чарльза Уоллеса и велел:

– Покатайся как я.

Чарльз Уоллес плюхнулся в снег. Он никогда не видел подобного снега. Каждая снежинка была особенной и каждая утоляла боль. Снег был прохладным, но не обжигал холодом, и Чарльз Уоллес почувствовал, как заживают не только ссадины от веревок, но и ноющие мышцы внутри. А потом вдруг понял, что полностью здоров, и вскочил на ноги.

– Гаудиор, а где все? Где остальные единороги?

– К гнездам приходят только путешественники во времени, и во время прохождения малой луны они могут заниматься своими делами, потому что малая луна сама согревает яйца. Я принес тебя сюда, в это место и под эту луну, чтобы мы были тут одни.

– Но почему мы должны быть одни?

– Если остальные увидят тебя, то испугаются за яйца.

Чарльз Уоллес едва доставал макушкой до плеча единорога.

– Неужели существа твоего размера могут бояться меня?