Быстро вращается планета

Он подошел к креслу Мэттью.

– Тебе нельзя больше ждать. Ты должен немедленно отправить Зиллу в Веспуджию, или будет слишком поздно.

Мэттью писал, писал так быстро, как только мог. Это все та книга, про которую говорил папа. Они не хотят, чтобы я видел эту книгу.

Ричи перед отъездом в Уэльс выпилил окно в комнате Брана…

Но Зиллы там не было. Почему там какая-то индианка?

Потому что это не время Зиллы. Она появится позже, в одно время с Мэттью.

Единороги могут перемещаться во времени

и дурачки

вот в пространстве уже труднее

Пэдди хочет избавиться от меня. Пэдди и Мортмайн. Слишком мало времени.

Повелители вечных пространств и времен,
Повелители милости и благословенья,
Кто в далекие земли пойдет за теплом?
Кто последует вдаль за Мадога стихом?
Синева, что изменит пространство и время.

Разве ты не понял в Гвиннеде, что король может быть лишь один?

Ты станешь великим, маленький Мэдог, и назовешь мир своим, чтобы хранить его или уничтожить – как пожелаешь. Это злой мир, маленький Мэдог.

Ты принесешь благо своему народу, Эль Зарко, маленький Синеглазик. Ты ответ на наши молитвы, синева для рождения, синева для радости.

Какая синева появится

Они сражались

на вершине утеса

на крутом каменном склоне

мир

кренится

несется слишком быстро

я падаю

Глава одиннадцатая Пусть по милости Творца, всемогущего Отца…

Свет возвращался медленно. Были тени, ничего, кроме сгущающихся теней и боли, и вот постепенно боль начала уходить, и целительный свет коснулся сомкнутых век. Он открыл глаза. Он сидел на звездном валуне, и рядом был Гаудиор.

– Ветер унес тебя из Чака.

– Что с ним сталось?

– Мортмайн поместил его в клинику для умственно отсталых. Ты готов? Пора. – По бокам единорога пробежала дрожь напряжения.

Чарльз Уоллес почувствовал ветер, холодный и все же придающий сил.

– То, что говорил Чак – ну, про двух сражающихся людей, – это было на самом деле?

– А что такое «на самом деле»? – отозвался Гаудиор.

Чарльз Уоллес вышел из себя:

– Это важно!

– Нам не всегда дано знать, что важно, а что нет. Ветер велит торопиться. Садись на меня и держись покрепче.

– Может, мне снова привязаться к тебе?

– Ветер говорит, что некогда. Мы полетим вне времени и через галактики, которые эхтрам неизвестны. Но ветер говорит, что, возможно, даже так окажется трудно Погрузить тебя. Держись и постарайся не бояться.

Гаудиор распахнул крылья, и Чарльз Уоллес почувствовал ветер у себя за спиной. Сперва полет был спокоен. Потом мальчик начал ощущать холод, сильный, пронизывающий, – куда хуже холода в море ледникового периода. Этот холод леденил не только тело, но и дух. Чарльз Уоллес не свалился с единорога лишь потому, что прирос к нему. Руки его закаменели стиснутыми на смерзшейся гриве.

Копыта Гаудиора коснулись чего-то твердого, и холод отступил ровно настолько, чтобы мальчику удалось разжать руки и поднять обледеневшие ресницы. Они находились на площади застывшего города, окруженной высокими зданиями без окон. Здесь не было ни травы, ни деревьев. Глухой цемент растрескался, и на улице валялись выпавшие из каменной кладки глыбы.

– Где… – начал было Чарльз Уоллес и осекся.

Единорог медленно повернул голову:

– Отражение…

Чарльз Уоллес проследил за его взглядом и увидел двух мужчин в противогазах и с автоматами, патрулирующих площадь.

– Они нас видят?

Ответ на этот вопрос явился сам собой: двое мужчин остановились, повернулись, глядя сквозь круглые черные стекла противогазов прямо на единорога и мальчика, и вскинули автоматы.

Гаудиор могучим прыжком рванулся вперед, расправляя крылья. Чарльз Уоллес прижался к его шее, запустив пальцы в гриву. Они ускользнули от эхтров, и когда копыта Гаудиора коснулись тверди, это Отражение уже исчезло.

– Эти люди с автоматами… – заговорил Чарльз Уоллес. – В Отражении. Они могли убить нас?

– Не знаю, – отрезал Гаудиор. – И не хочу выяснять.

Чарльз Уоллес с облегчением огляделся по сторонам. Когда он расстался с Чаком, была осень и холодный ветер срывал листву с деревьев. Теперь же царила весна, старые яблони и груши стояли в цвету, и ветерок нес запах сирени. И среди этого всего пели птицы.

– Что нам делать теперь? – спросил Чарльз Уоллес.