Быстро вращается планета

Повелители золота и синевы,
Повелители ветра и бешеных вод,
Повелители мига, что в вечность растет,
Когда время настанет тепла и травы
И когда с синевой сын Мадога придет?

– Где ты это взял?

– В письмах.

– Каких еще письмах?

Чак начал терять терпение:

– В письмах Брана, конечно же.

– Но мы читали их все! Там ничего такого не было!

– Я нашел еще.

– Когда? Где?

– На чердаке. Бабушка помогла мне их прочесть.

– Где они?! – накинулась на брата Биззи.

Чак пошарил под подушкой:

– Вот.

Чак шел сквозь весенний вечер, чувствуя запах растущей травы и цветущих деревьев. Он прошел через поля, через ручей, попил воды, бурной от таяния снега, поднял голову, встал и пошел к плоскому камню. Боль шла вместе с ним, и между его глазами и миром колыхалась темная завеса. Если кто-нибудь переставлял стул, Чак в него врезался. Деревья и камни с места не двигались. У камня Чак себя чувствовал безопаснее, чем где бы то ни было.

Он никому не говорил про эту завесу.

Он начал ошибаться, проставляя цены на товарах, но Датберт Мортмайн решил: это потому, что после падения ему ум отшибло.

Рождение ребенка приближалось – это был мальчик, – и мать больше не работала в магазине. Падди О’Киф бросил школу и стал помогать им. Чак выполнял указания Падди, ставил на консервные банки штампы, которые набирал для него Падди. Однажды он услышал, как Падди сказал: «С ним возни больше, чем пользы. Чего вы его не отправите в дурдом?»

Мортмайн пробормотал что-то насчет жены.

– А вы не боитесь, что он навредит младенцу? – спросил Падди.

После этого Чак старался как можно реже попадаться остальным на глаза. Теплые дни он проводил у плоского камня, а в холодные забивался на чердак. Биззи он видел только по вечерам и по воскресеньям, а в другое время у него не было возможности с ней поговорить.

– Чак, что у тебя с глазами?

– Ничего.

– Ты перестал нормально видеть.

– Ничего страшного.

– Мама…

– Не говори маме!

– Но тебе нужно показаться врачу.

– Нет! Они все только и ждут какого-нибудь повода, чтобы избавиться от меня! Ты и сама их, наверно, слышала, Падди и Датберта. Они хотят меня сдать в психбольницу. Для моего же блага – так Мортимер сказал маме. Он сказал, что я дурачок и могу причинить вред младенцу.

Биззи разрыдалась и кинулась обнимать брата:

– Ты не можешь!

– Я и сам знаю, что не могу. Но это единственный довод, к которому мама может прислушаться.

– И ты никакой не дурачок!

Его щеки были мокры от слез Биззи.

– Если ты расскажешь им про мои глаза, они засунут меня в приют для умалишенных – все во благо, мое и ребенка. Я стараюсь не попадаться им на глаза.

– Я буду помогать тебе, Чак, я буду тебе помогать! – пообещала Биззи.

– Мне нужно продержаться достаточно, чтобы успеть убедиться, что Мэттью отослал Зиллу в Веспуджию. Он копит деньги на поездку.

– Ох, Чак! – простонала Биззи. – Смотри чтобы они не услышали эти твои разговоры!

По мере того как завеса делалась все плотнее и темнее, внутреннее зрение Чака прояснялось. Когда погода была хорошей, он целыми днями лежал на камне, смотрел в небо и видел картинки. Таких ярких картинок он не видел даже в те времена, когда его глаза еще не были закрыты завесой. Он сосредотачивался так, что становился частью всего того, что происходило в этих картинках. Иногда по вечерам он рассказывал Биззи о них, а чтобы она не волновалась, говорил, будто пересказывает сны.

– Мне снилось, что я еду верхом на единороге. Он был похож на лунный свет и такой высокий, что мне пришлось вскарабкаться на дерево, чтобы сесть ему на спину, и мы летали среди светлячков и пели вместе.

– Какой чудесный сон! Расскажи еще!

– Мне снилось, будто наша долина была озером и я катался на красивой рыбе вроде дельфина.

– Папа говорил, что в доисторические времена долина и вправду была озером. Археологи находили в ледниковой породе окаменелые останки рыб. Возможно, потому-то тебе такое и приснилось.

– Бабушка рассказывала нам про озеро в тот день, когда мы играли в одуванчиковые часы.

– Ох, Чак, ты такой странный. Ты иногда такое помнишь…

– И мне снились горящие розы, и… – Чак ощупью отыскал руку сестры. – Я могу перемещаться во времени.

– Ох, Чак!

– Я правда могу, Биззи.

– Пожалуйста, ну пожалуйста, перестань!

– Это всего лишь сны, – уступил Чак.

– Ну тогда ладно. Но маме не говори.

– Только тебе и бабушке.

– Ох, Чак!..

Он так хорошо знал дорогу к камню, что ему легче было дойти туда в темноте, когда совсем ничего не видно, чем при солнечном свете, когда сверкающие лучи проникали сквозь завесу, словно копья, и нарушали его чувство направления.

Время. Время. Слишком мало времени осталось.

Время. Время утекало, словно вода.