Быстроногий олень. Книга 1

В расшитой меховой кухлянке, в мохнатом малахае Ковалев казался гораздо выше и толще, чем был обычно. Попыхивая коротенькой трубкой, он внимательно рассматривал поселок.

— Вот три дома еще не достроили. Будем достраивать, — объяснил Айгинто.

— Ну что ж, достраивайте дома. Только о плане своем основном не забывайте! — предупредил Сергей Яковлевич. — Вы хорошо знаете: пушнина — это танка, пушки, самолеты!

К приходу секретаря в яранге Нотата уже оказалось много людей; часть из них находилась в пологе, другая часть — в самом шатре яранги.

— Вот послушайте, какие слова от парторга сегодня слыхал, — донесся чей-то простуженный голос из полога.

Ковалев поднял руку, прося тишины у людей, сидевших в шатре яранги. Охотники поняли, что секретаря заинтересовал голос, доносившийся из полога.

— «Скажите, в кого из вас хоть один песец выстрелил?» — спрашивает у нас Гэмаль. Мы даже обиделись. Почему такой непонятный вопрос? За мальчиков нас считает, что ли? Когда это бывало, чтобы песец в охотника стрелял? Посмотрел на нас Гэмаль и снова спросил: «Зачем обижаетесь? Не зря такое спросил. Там, у Сталинграда, одному нашему бойцу сто врагов убить надо. Да как убить! Если бы фашисты свои головы, как нерпы глупые, под мушку подставляли, а то они стреляют! Сами, как волки бешеные, дерутся! Так вот, может ли каждый из нас не сто, нет, а всего пятнадцать песцов, которые никогда в охотника не стреляют, сверх плана убить?» А потом Гэмаль взял да и сказал, что нам надо еще сверх плана триста песцов поймать. У нас словно языки отсохли, стыдно сказать было, что это очень трудно.

— Кто это такой замечательный агитатор? — вполголоса спросил Ковалев у Айгинто.

— Это наш бригадир, комсомолец Рультын. Он как раз и работает агитатором, — отозвался Айгинто.

— А я вот тут сейчас только, как медведь в берлоге, ворчал, очень не понравилось мне, что план настолько увеличили, — послышался из полога басок Нотата. — Хорошо, что ты слова мне эти сказал, а то в другом месте где-нибудь ворчать стал бы.

— А вот все же, как нам сверх плана триста песцов поймать? — еще вступил кто-то в разговор в пологе. — Песцов все меньше и меньше становится. Мыши появились. На мышей пошли песцы, а к приманкам не подходят.

Несколько человек, сидевших в шатре яранги, вопросительно посмотрели на секретаря.

— О важном спросил кто-то! — громко сказал секретарь по-чукотски. Люди в пологе притихли.

— Я так думаю, — продолжал Ковалев, — после проверки капканов пусть вечером люди в клубе соберутся, об охотничьих делах как следует поговорим.

…Пока Айгинто открывал собрание, пока выбирали президиум, Ковалев всматривался в лица охотников. Почти всех он знал еще с тех времен, когда работал в Янрае учителем.

«Да, надо так сделать, чтобы люди эти, как и вожаки их, поверили, что они не все еще свои возможности исчерпали до конца. Такие охотники способны превзойти самих себя, — думал Сергей Яковлевич. — Вон Нотат сидит. Я же знаю, какой он азартный ловец и стрелок! Если вступит на след медведя, неделю за ним ходить будет, а медведя все же убьет. А вон в угол забился Тиркин, самый мудрый следопыт, какого мне приходилось встречать на Чукотке. Если захочет — песца из-под земли выкопает. А вон Пытто трубкой попыхивает. Помнится, в те времена, когда капканов сюда еще мало завозили, он свои хитроумные ловушки из дерева и ремня изобретал. Живой, неспокойный ум у этого человека, открытая, широкая душа у него. Если зажечь его — горы свернет».

А янрайцы смотрели на Ковалева и в свою очередь думали о нем как о человеке, который многолетним, упорным трудом, чистосердечностью, неподкупной честностью завоевал себе право называться их настоящим другом.

«Это он меня разговору по бумаге — читать, писать — научил, — думал Тиркин. — Он же заставил Эчилина все мои долги забыть, втолковал в башку Эчилина, что не я ему, а он мне должен, что не он меня кормил, а я его вместе с другими янрайцами-бедняками кормил».

«Первая рубашка матерчатая, которую я в своей жизни носил, была руками учителя Ковалева сшита, — пришло на память Нотату. — Хорошая была рубашка, долго я ее носил, только по праздникам надевал».

«Нам с Пэпэв секретарь Ковалев помог на всю жизнь вместе остаться, — вспоминал Пытто. — Это он сказал шаману Тэкылю, который хотел на Пэпэв жениться, что новый закон не разрешает насильно женщин себе в жены брать, не разрешает несколько жен одному мужчине иметь».

«Это Сергей меня спас, когда грудь у меня сильно заболела, — думал старик Анкоче, пришедший на собрание лишь потому, что здесь должен был говорить человек, которого он в свое время назвал своим сыном. — Это он отобрал меня у шамана Тэкыля и сам отвез на нарте в кэрвукскую больницу».

Много, бесконечно много самого светлого в их жизни могли бы вспомнить в этот вечер янрайцы, если бы попросили их рассказать, чем дорог им этот русский человек, который сидит сейчас за столом, рядом со своими лучшими учениками — Гэмалем и Айгинто.

— Слово имеет товарищ Ковалев! — вдруг объявляет комсомолец Рультын, выбранный председателем собрания.