Быть бардом непросто

Открывший глаза Аид с удивлением наблюдает за Фтором: темный расковыривает палец и выливает три капли крови в чернильницу. После чего, пошевелив ушами и клыкасто улыбнувшись, начинает быстро что-то корябать на листке бумаги. Куча испорченных бумажек валяется на полу, шепот, скрип табурета и шум дождя разрезают тишину на мелкие полоски.

Аид снова закрывает глаза и отворачивается к стенке.

В пять утра я с гордостью падаю в кровать. На столе остаются лежать исписанные листы бумаги. Надеюсь, время я потратил не зря, и белобрысый не заставит переписывать. Все. Всем спокойной ночи, до вечера — не будить.

Меня будят намного раньше: просто выливают на голову стакан холодной воды. Ненавижу, когда меня так будят. Долго пытаюсь донести сей факт до светлого, но все без толку. Если ему надо, чтобы я срочно встал, — он и фаерболом в меня запустит, а потом отволочет, куда ему надо.

— Пошли.

Стою, рычу, пытаюсь держать себя в руках.

— Куда? — вытираю капли воды со лба и иду натягивать куртку.

— Узнаешь.

На улице прохладно, солнце только-только озаряет первыми косыми лучами ту щель между скалами, в которой затаился город. Сунув руки в карманы, мечтаю о теплом плаще. Эта куртка вряд ли спасет меня от заморозков, так что скоро мне предстоит сильно померзнуть.

— Эй! А куда мы тащимся в такую рань?

— Для темного эльфа ты слишком большая неженка.

— Я бард! У меня душа поэта, а она требует уюта и блаженства. Запомни, рифма и холод — несовместимы!

Аид только пожимает плечами и молчит, так что дальше мы идем молча. Что ж, рано или поздно я все узнаю.

Твори добро-о на всей земле-э,
Твори добро-о друзьям на радость,
Не за красивое: «Пошел ты!» —
А чтобы сделать другу га-адость!

Иду, распеваю новые куплеты, радостно оглядываюсь по сторонам. Я проснулся! Утренняя хандра схлынула, и мне хочется петь, смеяться и улыбаться всему миру.

Аид натягивает капюшон так, что даже глаз не видно. И держится от меня на расстоянии. Ну и пусть. Я ни за что не заткнусь.

С любопытством оглядываюсь по сторонам, раздумываю, чем бы еще украсить сегодняшний день. О! Старушка выходит из лавки с тяжелой корзиной. Надо помочь! И тогда я напишу обалденную песню о любви к старшему поколению.

Подхожу, вежливо улыбаюсь. Старуха подслеповато щурится, пытается понять, кто перед ней. Аид идет дальше, даже не тормозит.

— Мадам, позвольте вам помочь, — элегантно склоняюсь к трясущейся ручке и клыкасто улыбаюсь женщине.

Визг и обморок меня слегка расстраивают. Беру корзину — в одну руку, старушку — в другую и заношу все это в магазинчик.

— Где она живет?

Продавец, как раз занимающийся сортировкой картофеля, испуганно на меня смотрит.

Сгружаю старушку на прилавок и требовательно тыкаю в нее пальцем.

— Я сегодня добрый и доставлю ее прямо домой. Где она живет?

Мужик переводит взгляд со старухи на меня и обратно. Та, кажется, не дышит. Или дышит? О, глаза открыла! Отлично.

— Ты где живешь?

Второй ее вопль и удар банкой с огурцами по голове я переношу уже не так стоически, и, когда Аид врывается в лавку, я как раз зависаю над несчастной со зверским выражением лица.

Он подходит, берет меня за ухо и тащит наружу. А уши у всех эльфов чувствительны до безобразия. Так что к моему величайшему сожалению, я ничего не могу сделать. Последнее, что говорит старуха:

— Вы тоже видели это чудовище? Он хотел украсть мои овощи!

— Хватит дурачиться, у нас мало времени.

— Да ну тебя. Я просто хотел ей помочь.

— С чего это вдруг?

— У меня настроение хорошее… было.

— А сейчас?

— Хуже некуда.

— Отлично.

— Ты не понимаешь! Мне не хватает пары строчек в тексте! Что-нибудь о спасении невинных и убогих. И чтобы их написать, я должен сам прочувствовать, что именно ощущает спаситель, когда его благодарят со слезами на глазах. Без этого рифма мертва! Смотри, там продается одежда!

— И что?

— Ну если нам заплатят — я куплю себе новые вещи.

— Ты сегодня какой-то странный.

— Пошли! Посмотрим, что там есть. Это послужит дополнительным стимулом для того, чтобы закончить все в сроки наилучшим образом.

— Н-да?

Аид пристально на меня смотрит. А я… стою перед ним в рваной и не слишком свежей рубашке, накинутой поверх нее залатанной куртке, которую продувает насквозь. Штаны помнят все, что с ними сделала жизнь, у правого сапога начинает отходить подошва, а в дыру вызывающе выглядывает большой палец правой ноги.

— Ну так как? — надеюсь, мои глаза достаточно убедительны. Я даже уши опускаю, чтобы казаться милым.

Светлый вздыхает:

— Ладно. Пошли. Но только на пять минут.

Меня уже нет на улице. Только дверь сиротливо покачивается на ветру, да из магазина доносится вопль продавца.

Вы когда-нибудь заходили в лавку без денег? А в дорогую лавку с красивыми вещами, дорогой одеждой и толстым продавцом? И чтобы еще на пороге вас облили презрением с ног до головы и посоветовали пойти и поискать себе вещи где-нибудь еще? Не было такого? А вот со мной такое происходит довольно часто. Не то чтобы меня это сильно задевало, но неприятно — это факт.