Быть Джоном Ленноном

В середине лета Пол смог снова вернуться к гитаре. У них появился новый барабанщик, на год старше Джона, — и он был хорош. Вот только едва все привыкли, его забрили в солдаты и отправили в Кению, подавлять восстание Мау-Мау.

После ухода ударника Джон слегка подрастерялся. Всю жизнь учителя ему только и твердили: «Армия сделает тебя человеком», и это пугало до колик. Но тут — слава тебе господи! — настал 1960 год, и правительство решило отменить общий призыв. Всех, кто родился после 3 октября 1939 года, уже не призывали. Джон попадал в эту группу с заделом в год «с хвостиком».

Интересно, сохранились бы Beatles, если бы Леннону — или любому из группы — пришлось в восемнадцать лет пойти в солдаты и отдать два года своей жизни? Вряд ли. Закон об образовании 1944 года финансировал грамматические школы и художественные колледжи — и именно они оказали глубокое влияние на Beatles и их музыку. А теперь появлению той атмосферы, в которой могли свершиться культурные перемены шестидесятых, помог еще один побочный эффект государственной политики.

Но все же Джон понятия не имел, что ждет его в будущем. Он был уверен только в одном: за три года, что он проучился в колледже, он ни черта не делал — точно так же, как до этого в средней школе «Куорри-Бэнк», — и не сдал ни одного экзамена.

Дома, в Мендипсе, Мими просто сказала: «Волшебно, Джон. Чем планируешь заняться?»

И это было еще хорошо. А вот отец Пола был в шоке, когда увидел итоги школьных экзаменов продвинутого уровня. Его сын прошел только по одному предмету — по английской литературе. У Джорджа тоже были проблемы. В мае, когда он вернулся из Шотландии, его уволили с работы за отгул без разрешения. Родители обычно всегда поддерживали сына, но на этот раз рассердились, и он, чтобы не слушать их ворчание, перебрался в Гамбьер-террас к Стюарту и Джону — впрочем, ненадолго. Сатклифф и еще несколько студентов засветились (и не с лучшей стороны) в воскресной бульварной газете — и вскоре получили уведомление о выселении.

И снова их проблемы нежданно и почти непредставимо решил Аллан Уильямс из «Джакаранды». Некогда он связался с Ларри Парнсом — а теперь точно так же познакомился с немцем по имени Бруно Кошмидер, владельцем клуба в Гамбурге. Рок-музыка в Германии стремительно обретала популярность, и Кошмидеру требовались англоязычные группы — развлекать американских солдат, которые, получив увольнительные, толпами рвались в Гамбург — и на то была причина. Порт с более чем тысячелетней историей, Гамбург с его стриптиз-клубами, барами и проститутками прослыл меккой для одиноких мужчин, которых судьба разлучила с подругами и женами. Уильямс уже поставил Кошмидеру ливерпульский ансамбль Derry & The Seniors, которому предстояло играть в главном клубе под названием «Кайзеркеллер». Немцы почуяли хороший бизнес и хотели еще одну группу: у них вот-вот открывался клуб «Индра», неподалеку от «Кайзеркеллера» и не столь большой.

Уильямс не сразу выбрал Beatles. Но успешные Gerry & The Pacemakers, Cass & The Cassanovas и Rory Storm & The Hurricanes пропадали черт знает где. Кто еще оставался? «Ну, — подумал Уильямс, — на худой конец сойдут и Beatles».

Но, опять же, у Beatles не было ударника. Рок-группа без ударника? Не смешите.

И они нашли себе ударника. В Вест-Дерби, в «Касбе», у Моны Бест. Сын Моны, Пит, прикупил новенькую ударную установку. Они тут же устроили пробы — и согласились: да, годится. «Мог долго в одном ритме долбить, ну, мы его в Германию и взяли», — слегка ехидно рассказывал Джон о первом официальном ударнике Beatles.

Пит, спокойный, красивый, подающий надежды регбист, учился в Ливерпульской коллегиальной школе и был на год младше Джона. Впишется ли он в Beatles? Вряд ли Джон долго об этом думал. Высокие материи могли и подождать: до отъезда в Гамбург оставалась неделя, и стоило уже думать о делах мирских и злободневных. Ни у одного из группы не было паспортов.

Родителей затея не обрадовала — за исключением, возможно, Моны Бест. Отец Джорджа считал, что сын должен остепениться и найти достойную работу, а мать беспокоилась о том, что мальчику только семнадцать и он слишком юн, чтобы ехать за границу. Джим Маккартни был встревожен тем, что сын не вернулся в школу, чтобы пересдать свои экзамены продвинутого уровня, и винил в этом Леннона. Как он и предупреждал, Джон довел его сына до беды. Стюарту и ехать было незачем. Он мог бы остаться в Художественном колледже. Но Джон хотел, чтобы он поехал, и Стю согласился. Его мать была в смятении, что сын отказывается от блестящей карьеры, и во всем обвинила Джона — как и их преподаватель Артур Баллард, возлагавший на Сатклиффа большие надежды. Что касается Мими, та ни на мгновение не поверила племяннику, когда он сказал, что скоро будет зарабатывать по сто фунтов в неделю. Однако она знала: если ему что-то очень нужно, он это получит.