Быт и культура древних славян

6. Символическое битье невест — на востоке нагайкой, на юге — рукой; обычай этот перешел к славянам от соседних тюрко-татар.

7. «Разувание» жениха невестою обозначало выражение покорности ему. Позднее этот обряд был ослаблен тем, что его совершают молодожены друг другу взаимно.

8. Возможно, что первоначально существовало как пережиток прежнего промисквита — «jus primae noctis» для всей семьи и шаферов: невеста, прежде чем стать женою своего мужа, принадлежала другим. Отзвуки этого обычая можно видеть на Украине, в Черногории и Польше; местами он исчез и был заменен танцем невесты с шаферами, а иногда выкупом ее от них.

9. Свадьба всюду кончается буйным весельем дружек, шаферов и всех гостей, сопровождаемых пением, хороводами и музыкой.

В самом значении свадьбы издревле заключался сексуальный характер с оттенком фаллического культа, нередко переходившего в эротическую оргию. Отголоски этого можно наблюдать еще и теперь на Украине и в Сербии; в других местах эротика проявляется только в диких криках, разнузданных танцах и стрельбе, в то время как молодожены занимают брачное ложе. Весьма древнего происхождения и маскарады, которые кое-где встречаются на свадьбах и поныне; участники переодеваются в различных диких зверей — лошадей, коз, медведей, бегают по селу и дразнят встречных.

10. Наконец, обряд, который выполнялся уже после свадьбы, но был тесно связан с нею, — очищение жениха и невесты посредством омовения проточной водой у ключа или у колодца, впоследствии замененное или окроплением водой, или поднесением невесте и гостям воды в сосуде. Обряд этот, как оставшийся еще от языческих времен, вызывал порицание церкви. В грамоте новгородского митрополита Кирилла II (1274 г.) прямо указывается: «И се слышахом: в пределах новгородских невесты водят к воде. И ныне не велим тому таки быти; аще ли, то проклинати повелеваем»[29].

Кроме этих обрядов есть еще целый ряд других, менее типичных или еще мало исследованных, как возложение хлеба на головы новобрачных, потчевание их медом и солью (весьма характерно!), выметание дома и двора, развязывание узлов, отпирание замков и пр. Обо всем этом церемониале, который несомненно существовал уже в языческий период, известий сохранилось очень мало.

Что касается покрывания невесты, то, по словам Казвини, славянская девушка становилась тотчас женою того, кто ее, простоволосую, при встрече покрывал платком. Следовательно, всеславянский и всеарийский обряд покрывания существовал уже в период язычества. От этого обычая, вероятно, возник и термин — namêtea, namêtka (от namêtati, inicêre), для обозначения особого покрова для головы, носимого замужними женщинами. Другим общеславянским термином является — zâvoj или «повой». О том, что замужние женщины покрывали голову, видно из легенд о св. Людмиле, у которой на голове был «zâvoj», «увивало» — «имша же Людмиле възвергоста увивало, сиемша с главы ея на шию ей и тем удависта ю», — а также из новгородской грамоты кн. Ярослава Владимировича от 1195 г., где указано, что тот, кто сорвет с чужой жены «повой» и она останется простоволосой, должен заплатить пеню. Под 980 г. в Киевской летописи встречается указание, что невеста того времени должна была в доказательство своей покорности снять у жениха обувь, что затем удержалось как на Руси, так и у других славян; Рогнеда, дочь Рогволода, говорит о Владимире: «Нехочю розути робичича, но Ярополка хочу» (Лавр, летоп., 74). Подобный же обычай был у германцев и иных народов. В рукописи XI в. — «Слово некоего христолюбца» — дается ряд указаний на свадебные обряды, в которых еще остались следы язычества, причем упоминается и каравай, как жертвенный хлеб[30]. Затем тот же автор ополчается против языческих обычаев, говоря о свадьбах, что они совершаются с «бубны и сопельми и с многими чюдесы бесовскими», а самое печальное, что участники свадьбы делают себе изображения фаллов и, напиваясь, совершают с ними различные непристойности.

В летописи, писанной для переяславско-суздальского князя Ярослава Всеволодовича (XIII в.), обмен перстнями при сговоре относится к обряду языческому, в то время как в поучении епископа Луки Новгородского (XII в.) «обручение девицы» упоминается уже как обряд христианский. Наконец, как было уже сказано, в грамоте новгородского митрополита Кирилла (1274 г.) имеется свидетельство, что обряд омовения удерживался в Новгороде еще и в XIII в. Вероятно, помимо омовения он сопровождался еще и эротическими играми, потому что церковь его запрещает.