Быт и культура древних славян

Впрочем, полигамия не есть специфическая, чисто славянская черта; это скорее просто признак того культурного уровня, на котором они тогда находились, и она одинаково встречается как у восточных (киргизы, остяки, буряты, персы), так и западных народов (фракийцы, пруссы, германцы, особенно северные, галлы), соседей славян. Что же касается полиандрии, то есть известие только о сожительстве двух братьев с одной женой, на Руси, что осуждалось церковью и о чем упоминает постановление кн. Ярослава[38].

На браки между родственниками помимо Нестора указывает и Оттон Бамбергский, запрещая их среди померанских славян. Для некоторых видов кровосмесительства, против которого восставали древнее законодательство и церковь, существовали особые термины, как напр., «снохачество»: «Аще свекор с снохою сблудит, епископу 100 гривен а епитимья по закону»[39].

Явление ендогамии можно объяснить, кроме желания князя сохранить единоплеменность[40], влиянием прикаспийских иранцев[41], у которых этот обычай существовал еще до X в., в эпоху Сассанидов. С другой стороны, у славян не возбранялся брак с чужестранками, а славянские женщины в качестве рабынь и наложниц развозились по всему свету[42]. В свою очередь, у славян также были жены и наложницы-чужеземки, захваченные главным образом во время набегов и грабежей. Было время, когда на Руси можно было достать рабыню за один куний мех (отсюда — «куны»), а отрока-раба — за беличью шкурку.

О том, что уже в древнейший период брак у славян был актом большой важности, видно из его следствий, особенно поскольку дело касалось верности и целомудрия жен[43]. В X в. Масуди и в XI в. Кардизи отмечают, что прелюбодеяние у славян (русских) случается редко и карается оно весьма строго. Впрочем, это черта не только славянская; она встречается и у германцев, и среди восточных соседей.

Жена похищенная, равно как и купленная, поскольку она переходит во власть мужа, должна была сохранять ему верность. Поэтому за прелюбодеяния налагались тяжкие и решительные наказания, не исключающие и смертную казнь. Подобного рода верность жены была вызвана не только страхом перед законом, но в ней можно уже различать зачатки нравственного чувства; недаром супружеская верность уже издревле почиталась у славян чем-то прекрасным. На это указывают и слова Бонифация: «Magno zelo matrimonii amorem mutuum servant».

В силу этих отношений жена для славянина была не только работницей, слугой мужа и матерью детей, но чем-то большим, что видно уже из поучения Владимира Мономаха (1113–1125) к своим детям, где он говорит: «Любите жену свою, но не давайте ей над собой власти». Однако на основании всего сказанного не следует полагать, что супружеская жизнь славян была так уж чиста и безупречна. Этому противоречат многочисленные примеры настойчивой борьбы церкви с распущенностью, прелюбодеянием И блудом (блѧдъ), которые, конечно, являлись еще традицией язычества с его оргиазмом, плясками и играми, сопровождавшими свадьбу и похороны, празднества и жертву, обычно называемыми церковными указами и поучениями — «бесовскими», «сатанинскими», «многовертимыми плясаниями». Несмотря на все противление церкви, языческие праздники перешли и связались с христианскими, напр., с Рождеством Христовым, со днем Иоанна Крестителя и другими. При этом в них традиционно перешли и хороводы, и ночные пляски, и игры — русальные, купальные, дня Ярилы, Костромы[44], радуницы, «субботки»[45], Ивана Купалы и т. д. Каков был смысл всех этих хороводов и плясок — сказать трудно. При свадьбе в них можно отметить драматический элемент, аналогичный античному мистериальному «действу», откуда произошла греческая драма. На это указывают как самые термины русских источников — глумьци, игри, игрище, позорище, «позоры творити» и «scenae» Косьмы Пражского, так и маскарадное переодевание мужчин в женщин и наоборот, а также в различных зверей — коней, козлов, медведей, быков, оленей. Горячие нападки и осуждения таких игрищ и маскарадов — «москолудства» — встречаются уже в XI в. у Луки Жидяты.