Быть мужчиной. Современная мужественность без насилия, доминирования и страха

— Люди думают, что боксеры суровые, но я, пожалуй, плачу чаще, чем моя жена. Я очень эмоциональный парень. Чувствительный. Ты смотришь, как я боксирую, и думаешь: «Не, он не может быть таким — это я такой». Напоминаю: вы слышите это признание от человека, который больше всего на свете жаждет окончания локдауна, чтобы «врезать другому парню по морде».

Я тоже желал этого. Нет, не «врезать другому парню», но собраться с силами, вернуться к основам, решительно схватить искру жизни. Ощутить, как на сцену выходит новый, более развитый «я».

Мои дети верят в меня. Моя жена верит в меня. Я должен верить в себя. Сколько можно прятаться?

А моя рука? Ну, я могу относиться к ней так же, как мои дети. Без стыда, с юмором и честностью: «Папочка, почему у тебя такие пальцы? Они болят? А вот этот особенно странный. Не волнуйся, я помогу».

В этом же нет ничего особенного — да и никогда не было.

7. Ты мужчина. Страх, безумие, заметность и будущее

«Настоящего мужчины» не существует. Истинной мужественности не существует. Все, кто считает иначе, — либо под наркотой, либо работают в рекламе.

Нет единственно возможного способа быть мужчиной. Если бы он был, мы до сих пор сражались бы с медведями в пещерах. Однако в мир пришла цивилизация — и это не только женская заслуга. Понятно, что в разных обществах, странах, исторических периодах существовало и существует множество форм мужественности. Музыка, искусство, наука, не знаю… пчеловодство — все это лишь демонстрирует, как много достойных мужей (людей!) занимаются столь разными делами.

И сегодня есть мужчины, считающие, что нам следует вернуться к медведям в пещерах: в этом и состоит общее предназначение всех мужчин, а сон под одеялом — предательство мужского сообщества. Таких мужчин часто называют мужланами. Но правда в том, что мы не должны выбирать между пещерой и одеялом: мы можем делать и то и другое либо остановиться на любом другом промежуточном варианте. Я, например, готов бороться с одеялом и спать под медведем, если он пообещает не играть в «пяточки».

Это вопрос мужественностей — во множественном числе. Не одной — нескольких. Внутри одного человека. Это необходимо принять вместе с идеей о том, что вокруг нас много разных мужчин — и внутри каждого из нас много разных мужчин.

Не могу сказать, сколько точно. Трудно подсчитать даже, сколько в среднем. Во мне, если приглядеться… больше четырех, думаю. Четыре минимум. Но у меня есть психические проблемы, связанные с искаженным восприятием физического дефекта, так что я, вероятно, более зажат, чем большинство.

Однако я понял, что могу проявлять свою человеческую сущность большим числом способов, чем знаю за собой. И скорее всего, стремление быть как все ограничивает изучение этих возможностей. Оно загнало мою эмоциональную сторону за глухой забор частной жизни, где я открывался лишь перед женой и детьми. Дома я могу быть бестолковым, тупым, нежным, смешным, ранимым, слабым, злым, ярким и скучным — сколько заблагорассудится. Но, выходя за дверь, я будто прохожу через 3D-принтер в обратную сторону и становлюсь плоским.

Вероятно, это случается со всеми; на открытых пространствах мы принимаем необходимые защитные меры. А многие женщины нуждаются в буквальной физической защите. Мужчины способны на насилие, оскорбления и жестокость любого рода — неприятно осознавать, да, однако это происходит так часто и против такого количества людей, что уже считается частью нормализованной мужской самоидентификации. Подобное поведение можно отнести на счет эволюционных импульсов, но я поспорил бы: все-таки это выбор, сделанный из-за убеждения, будто именно таким и должен быть мужчина. Это убеждение нам преподносят авторитетные фигуры, о нем мы слышим от других мужчин, оно покоится на плечах многих исторических личностей. Приемлемая форма мужественности, таким образом, абсолютно неприемлема.

Требуются смельчаки. Смелость состоит в том, чтобы отойти от толпы и сделать то, что другие не смогли.

Мужчины должны понять это, ведь мир вокруг меняется. Прошлому надо позволить уйти, потому что прошлое слишком заботилось о безопасности, о следовании старинным идеалам; между тем будущее движется в другом направлении.

Однако многие мужчины, занимающие руководящие позиции, тратят свою энергию на торможение этого будущего. Те, кто ставит картонную фигуру сильного мужчины на то место, где должен быть Человек. Те, кто настаивает, что все в порядке. Те, кто протестует на улицах против неравенства в обществе, — крикуны, жаждущие внимания. Мужчины, сократившие число возможных градаций мужественности до двух: Альфач и Лузер.

Так проявляется подавление. Его хватка слишком сильна. Оно бьет по нервам. Корни его — в старомодном позерстве. Будущее — в гибкости: в связях между людьми и разнообразном опыте. Никто не обязан довольствоваться лишь тем, что навязывают семья, друзья, коллеги, кто угодно. Нужно искать себя.