Самостоятельность. Личный выбор и ответственность. Твоя жизнь формируется не только семьей, в которой ты вырос. В определенный момент ты сам становишься у руля. Если в прошлом есть стыд или травматический опыт, люди зачастую пытаются идти вперед, не оглядываясь назад, и это важное человеческое качество — мы
Социальные сети могут постоянно напоминать тебе о прошлых глупых твитах и тормозить твое личностное развитие, но их особая привлекательность состоит в том, что они дают возможность редактировать жизнь. Позволяют создать эдакого экранного «я» — отфильтрованного поверхностного персонажа, понятную публике личность, спектакль для толпы, которая никогда не увидит того, как трясет тебя за кулисами. Это вполне похоже на повседневную жизнь — показное гендерно-специфичное поведение, — однако социальные сети усугубили эти тенденции: они поощряют особый тип зависимости от собственного образа и оказывают кошмарное давление, требуя неустанно поддерживать его. Давление это вызвано желанием конкурировать с другими, выискивая фальшь или недостатки в образе, копаясь в старинных «удаленных» постах с целью найти доказательства аморальности, заслуживающей худшего, чем смерть, наказания — отмены.
Это давление накладывается на поток новостей о катастрофах, на навязчивый маркетинг со слежкой за телефоном, на одноклассников, возникающих из ниоткуда и тянущих обратно в прошлое, на симпатичных котяток и знаменитостей, говорящих глупости, — на все это, требующее внимания в постоянно ускоряющемся темпе. Выходные заполняются потоком электронных писем и приложениями для совместной работы, создатели которых поставили себе задачу сделать самую тупую офисную рутину затягивающей похуже наркотиков. Жизнь сегодня — это безумная попытка успевать хотя бы что-то, и в этой гонке легко теряются ваши более глубокие проблемы, желания, психологическая неустроенность.
Безусловно, это влияет на мужскую психику.
Много лет назад на мое детство опустилась тяжелая завеса, через небольшие отверстия в которой я мог иногда посматривать на то, что усердно старался забыть. Гиганты и лилипуты в опилках на Халлской ярмарке, запах жира и тянучек, возбужденные крики, папа держит обе мои руки в одной своей и дует на них. Половина сладкого яблока, термос с супом, беготня по пустым трибунам стадиона клуба Rovers субботним вечером. Бабушка и дедушка машут нам с поля Коттингема, а мы с сестрой и мамой несемся мимо на поезде в Беверли (в моих воспоминаниях они такими и остались — до сих пор машут вслед нашему поезду). Я постоянно прячусь за ногами матери от незнакомцев. Прячусь за диваном от пришельцев из «Доктора Кто». Прячусь на дереве в саду, пылая от стыда. Тащу чемодан с игрушками по дороге, убегая из дома в четыре года, уверенный в том, что мама все равно поймает меня — вечно убегающего, но никогда не уходящего насовсем. Затем я ухожу в себя. Подростковые годы были трудны и остались в глубокой тени. Внезапная вспышка в памяти освещает образы сексуальной тревоги, проведенные в спальне часы тупого паралича с расфокусированным взглядом; отключка, находясь в которой я потихоньку строил мужской панцирь, чтобы спрятаться в нем.
Часть процесса взросления ребенка — отторжение родителя. Я боюсь этого. Отцовство стало одной из причин, по которой я решил разобраться с тем, кто я такой; но что более важно — общение с детьми позволило мне легально и естественно демонстрировать нежность, любовь и уязвимость. Теперь я страшусь того неизбежного момента, когда мои повзрослевшие дети отторгнут меня и непременно увидят во мне того неловкого мужчину, который как-то написал в своей книге, что надо быть с ними нежнее.