Быть Руси под княгиней-христианкой

Краса стояла посреди рядом с судьёй-головником, и великая княгиня невольно залюбовалась ей. На деве была лёгкая соболья шубка, такая же круглая шапочка, на ногах тёплые, с меховой оторочкой поверху высокие сапожки. Хотя на крышах домов и деревьях лежал снег, с утра ярко светило солнце и было не по-зимнему тепло, что позволило Красе расстегнуть шубку, открыв взорам присутствовавших белую вышитую рубашку с глубоким вырезом, полную грудь и золотое, изукрашенное яхонтами ожерелье на шее. Золотые колты[115] с вправленными в них крупными яхонтами сверкали в её ушах, кольцо и перстень с яхонтами в лучах солнца прямо-таки пылали огнём на пальцах. На щеках Красы играл румянец, глаза смотрели весело, на губах была улыбка. Возникало ощущение, что она либо не понимала, где находится и что происходит, либо не придавала этому значения.

В противоположность мужчинам, всем без исключения не сводивших с Красы восхищенных глаз, отношение к ней женщин было различным. Во взглядах дев и молодиц можно было прочитать и открытое любование миловидностью Красы, её дорогими нарядами, и зависть её юности, свежести лица, стройной фигурке, и сострадание к постигшей её судьбе. Зато в глазах расположившихся невдалеке от судьи-головника отдельной группой боярынь и воеводш была только ненависть. Как женщина Ольга прекрасно понимала тех и других, но она явилась сегодня на суд как великая княгиня и должница Красы, поэтому ничего бабьего не могло быть в эти минуты в её душе.

Сопровождаемая четвёркой великокняжеских гридней, Ольга прошла сквозь молча расступавшуюся перед ней толпу к судье, опустилась в принесённое одним из гридней кресло. Заметила, как в глаза воеводши Свенельдихи зажглись от неприкрытого торжества: она была уверена, что в лице великой княгини, такой же, как она, богатой, стареющей замужней женщины, она обрела надёжную союзницу. Краса же только мельком скользнула по Ольге взглядом, словно заранее знала о её приходе и была к нему готова.

   — Продолжай, — велела Ольга застывшему перед ней в низком поклоне судье.

Прежде чем начать вершить судилище самой, она хотела убедиться, что слышанное ею сущая правда, а не плод чьего-то воображения или вымысла. Уверовав, что горничная изложила ей суть тяжбы точно, ничего не приврав и не перепутав, Ольга, подняв руку, остановила судью:

   — Вижу, карать городских татей и лесных шишей для тебя сподручней, нежели разобраться в этом деле. Не оттого ли, что понять женщину, тем паче выявить причину того или иного её деяния и вынести из него справедливый приговор, может только жена? Отпочинь, а судилищем займусь я, жена и великая княгиня.

Ольга выпрямилась, положила руки на подлокотники, прежде чем задать сотничихе вопрос, ещё раз внимательно окинула её взглядом. Чувствовалось, что некогда это была красивая и статная женщина, однако беспутный образ жизни заставил раньше времени увянуть её лицо, а чрезмерное употребление хмельного зелья придало коже землисто-серый цвет и разнесло тело сотничихи как на дрожжах, отчего она и получила своё прозвище. Круглиха спокойно выдержала взгляд Ольги и, как той показалось, даже едва заметно улыбнулась, по-видимому, решив, что великая княгиня никак не может оказаться на стороне простолюдинки и юной красавицы, способной без зазрения совести увести от пожилой замужней женщины её падкого до молодых прелестниц мужа.

   — Вдова сотника Ингвара, что позволяет тебе утверждать, что украшения, о которых затеяна тяжба, твои, а не девы Красы? — бесстрастным тоном спросила Ольга. — Отчего они не могут быть просто схожими с твоими?

   — Когда я их впервые увидела, тоже подумала, что они весьма похожи на мои. Золото есть золото, смарагды есть смарагды, а златокузнец, из чьих рук они вышли, мог сотворить не только мои украшения, но и ещё несколько ему подобных. Но уж больно украшения на... ней, — кивнула сотничиха на Красу, — напоминали мои — словно две капли родниковой воды! — и дождавшись, когда все в тереме лягут спать, я немедля проверила свою схованку. Она была пуста. Утром я подошла к... ней и попросила снять и показать мне колты, сказав, что они мне нравятся и я хочу купить такие же. На одном из них я увидела то, что ожидала: лапки, удерживавшие нижний из трёх меленьких смарагдов, расположенных вокруг крупного центрального, были несколько тоньше, чем на других, а на тыльной стороне колта подле клейма мастера-златокузнеца была едва заметная царапина. Но главное заключалось не в этом: смарагд, закреплённый на колте тонкими лапками, был чуть светлее своих собратьев, отчего, наверное, и лапки на нём были тоньше, дабы жёлтый цвет золота не делал его ещё светлее. Так я поняла, что... она опорожнила мою схованку и прибрала к своим рукам мои украшения.