Быть Руси под княгиней-христианкой

Ольга перевела взгляд на Красу и не могла залюбоваться ею вновь. Среди одетой по-зимнему толпы, в которой преобладали тёмные и серые тона, на фоне серых, с оголёнными ветвями деревьев и низко ползущих мутно-сизых туч дева в светлой шапочке и распахнутой шубке, в белой сорочке и цветной плахте[117], с искрящимися в ушах, на шее, на пальцах яхонтами выглядела ярким сказочным цветком-квиткой, по нелепой случайности расцветшим под живительными солнечными лучами в этот зимний день. Дева стояла, подставив лицо лучам солнца, полузакрыв глаза, чуть раздвинув губы в улыбке, время от времени вдыхая запах сорванной мокрой веточки вербы. Она вела себя так, будто происходившие рядом события не имели к ней ни малейшего отношения, а на судный майдан её привели погожий зимний день, по-летнему ослепительное солнце, ласкающий кожу тёплый ветерок.

Как должна была ненавидеть красавицу деву воеводша Свенельдиха! В том, что именно её злой умысел стал причиной, приведшей Красу на суд, Ольга не сомневалась. Не столь давно она слышала, что Свенельд увлёкся Красой и много времени проводил с ней, полностью забросив семью и занимаясь лишь неотложными делами в дружине, однако не только не была удивлена, но даже сочла это известие благоприятным для себя. Не удивилась любви воеводы к Красе потому, что каждый русич-язычник мог иметь несколько жён, не говоря о наложницах, и Свенельд всегда в полной мере использовал это обстоятельство, имея, правда, единственную законную жену. А благоприятной для себя любовную связь воеводы с юной ведьмочкой сочла оттого, что влюблённому по уши в юную красавицу стареющему мужчине не до участия в заговорах, а Ольга, хотя перестала считать Свенельда врагом, тем не менее ещё не причислила его к числу своих друзей или сторонников.

О связях мужа с другими женщинами была прекрасно осведомлена его жена и доселе относилась к ним вполне спокойно. Сейчас, наверное, она почувствовала, что обезумевший от любви Свенельд ради юной девы готов на все, в том числе привести её в свой дом законной женой, но не младшей, а единственно любимой и полноправной хозяйкой всего своего достояния, оставив старую жену с дочерьми при себе в качестве приживалок. Ольга сама была женой и матерью, но никакого сострадания к воеводше не ощущала. Она помнила, как свысока смотрела на великую княгиню-псковитянку Свенельдиха, коренная киевлянка, с юных лет пребывавшая близ великих князей и всегда стремившаяся знать куда больше, чем надлежит дочери тысяцкого и жене воеводы. Ольга была извещена, что для Свенельдихи не являлись секретом планы мужа стать великим князем и она полностью поддерживала их, что она до сих пор являлась непримиримой и зачастую главной участницей постоянно плетущегося при дворе великого князя клубка всевозможных интриг. А ведь одновременно преуспеть в политике и семейной жизни удел лишь очень умных женщин, остальные должны ограничиться чем-то одним или быть готовыми потерпеть поражения в обоих занятиях. Поскольку Свенельдиха никогда не славилась умом, она до седых волос осталась воеводше й, а теперь под угрозой оказалась и её семейная жизнь. Поэтому у Ольги и не было к ней жалости — в этой жизни каждый платит за свои поражения и победы, за ошибки и успехи, и каждому возвращается причинённое им другим людям добро или зло.

Но Ольга была не просто женщиной, которой сейчас представилась возможность расквитаться с давней недоброжелательницей, но и великой княгиней, которой вскоре предстояло не на жизнь, а на смерть бороться за право на власть и за будущее своего единственного ребёнка. Для этого ей необходимы были союзники, и она не должна была упускать ни одной возможности их приобрести. Сколько завоевала бы Ольга дополнительных друзей, займи сторону Круглихи и Свенельдихи и добейся осуждения Красы? Ни единого, ибо несколько десятков боярынь и воеводш, поддерживавших обвинительниц девы, давно определились в своей любви или нелюбви к великой княгине, и результат сегодняшнего судилища нисколько не повлиял бы на их дальнейшее отношение к ней. Зато, прояви беспристрастность и вынеси справедливое решение, Ольга приобретала немало новых сторонников, поскольку Красе симпатизировал весь присутствовавший на суде люд, в том числе молодые дружинники, чьё участие в возможной будущей междоусобице могло оказаться решающим.

Правда, всякая жена могла оказать влияние на мужа, но явившиеся на майдан боярыни и воеводши были в возрасте, когда перестали быть ночными кукушками, способными перекуковать дневную. Несколько из них были с мужьями, и те, судя по их выкрикам и бросаемым на Красу и Свенельдиху с Круглихой взглядам, относились к происходившему совсем иначе, чем их жены. И если этим убелённым сединами и умудрённым житейским опытом боярам и воеводам и могла что-нибудь накуковать ночная кукушка-зозуля, то лишь такая, как Краса.