Наше исследование лишь одно из растущего числа призванных выяснить, что происходит, когда в игру вступают перцептивные ожидания. Авторы другого изящного эксперимента — Мика Хейлброн, Флорис де Ланге и их коллеги из Института Дондерса в Неймегене — воспользовались так называемым эффектом превосходства слова. Отдельные буквы, в частности U, проще идентифицировать в составе слова, скажем HOUSE (дом), а не когда они входят в ничего не значащий набор букв, например AEUVR. Группа де Ланге показывала испытуемым множество примеров слов и бессмысленных наборов букв, всегда на фоне визуального шума. В полном соответствии с эффектом превосходства слова отдельные буквы оказалось проще распознавать в слове, чем в бессвязном наборе.
Отличительной особенностью этого исследования стал хитроумный способ анализа активности мозга испытуемых, зафиксированной с помощью фМРТ. При анализе данных с использованием мощной технологии «чтение мозга»[163]
было обнаружено, что специфическая нейронная активность, связанная с буквой («сигнатура»), в зрительной коре выделялась «резче», то есть ее легче было отличить от нейронных репрезентаций других букв, когда она находилась в слове, а не в бессмысленном наборе. Это значит, что перцептивные ожидания, создаваемые контекстом слова, меняли активность мозга на ранних стадиях зрительной обработки в сторону усиления восприятия — в полном соответствии с тем, что предполагает концепция контролируемой галлюцинации.Увы, какими бы показательными ни были эти эксперименты, лабораторным условиям по-прежнему далеко до того богатства и разнообразия, которое отличает сознательный чувственный опыт, получаемый «в природе». Но чтобы выбраться из кабинетов на широкие просторы, нужно изменить сам образ мысли.
Одним относительно недавним летним днем я впервые в жизни положил под язык крохотную дозу ЛСД и вытянулся на траве — дожидаться, что будет дальше. День был теплый, дул легкий ветерок, на бело-голубом небе вихрились бледные завитки облаков. Примерно через полчаса, точно так же, как у Альберта Хофмана много лет назад, мир зашевелился и начал преображаться. Холмы, небо и облака принялись пульсировать, становясь ярче, обволакивая меня, сплетаясь и переплетаясь со мной, почти как живые. Я, как положено ученому, пытался вести записи, но, заглянув в них на следующий день, понял, что попытки эти довольно скоро заглохли. Из того, что мне все-таки запомнилось, — облака принимали хотя и подвижные, но отчетливые формы, которые, по крайней мере отчасти, как будто мне подчинялись. Как только облако начинало напоминать лошадь, или кошку, или человека, я без особого труда мог это сходство усилить и подчеркнуть, иногда с умопомрачительным результатом. В какой-то момент по небу прошествовала целая процессия Силл Блэк[164]
.Галлюцинации, порождаемые ЛСД, неплохо переубеждают любого сомневающегося в том, что чувственный опыт создается именно мозгом. Еще несколько дней после этого эксперимента мне казалось, что я вижу свои перцептивные впечатления «насквозь» и хотя бы отчасти воспринимаю их так, как им и подобает, то есть как конструкты. Я по-прежнему ощущал вместе с перцептивным посланием отголоски средства его передачи.
Разумеется, разглядеть в облаках лицо можно и без допинга — по крайней мере увидеть намеки и наброски, тени и контуры, проецируемые на небо. Способность складывать из разрозненных предметов общий образ называется парейдолией (от греческих слов «рядом» и «изображение»). В силу значимости распознавания лиц для человека — и для некоторых других животных — у нашего мозга имеются сильные предустановленные ожидания, связанные с лицами. Именно поэтому мы склонны так часто видеть лица в неодушевленных предметах, будь то облака, кусок гренки или даже старая раковина, как на фотографии ниже[165]
. И поскольку для нас это обычное явление, мы, как правило, не считаем парейдолию галлюцинацией. Когда шизофреник слышит голос, велящий ему изувечить себя или объявляющий его новым воплощением Христа, и, кроме него, этот голос никто не слышит, — это другое дело, это явная галлюцинация. И увиденное мной под ЛСД шествие Силл Блэк по небу тоже было галлюцинацией.Рис. 11.
Раковина, напоминающая нам лицоКак мы теперь знаем, было бы ошибочно считать любое из этих явлений — даже самое на первый взгляд диковинное — в корне отличающимся от обычной выдачи наиболее вероятных перцептивных предположений. Любой наш чувственный опыт, независимо от того, обозначаем ли мы его как галлюцинаторный, всегда и всюду основан на проекции перцептивных ожиданий на нашу сенсорную среду. То, что мы называем галлюцинацией, возникает, когда наши перцептивные априорные убеждения оказываются настолько сильны, что одерживают верх над сенсорными данными и мозг начинает терять связь с источниками этих данных в окружающем мире.