Читаем Быть собой: новая теория сознания полностью

Галлюцинаторная машина — это упражнение в «вычислительной феноменологии»: в перекидывании объяснительных мостов от механизмов к свойствам перцептивного опыта с помощью вычислительных моделей. Ее непосредственная ценность заключается в том, чтобы сопоставить вычислительную архитектуру прогнозного восприятия с феноменологией галлюцинации. Так мы сможем сделать шаг к пониманию того, почему определенные разновидности галлюцинаций именно таковы, каковы они есть[170]. Но за этим применением скрывается более глубокое и для меня более интересное предположение, что, пролив свет на галлюцинации, мы сможем лучше разобраться и в нормальном, повседневном перцептивном опыте. Галлюцинаторная машина четко — прямо, живо и мгновенно — показывает, что галлюцинации, как мы их называем, — это разновидность неконтролируемого восприятия. А нормальное восприятие, совершающееся здесь и сейчас, — это действительно разновидность контролируемой галлюцинации.

* * *

Может показаться, что концепция контролируемой галлюцинации сводится к таким объяснениям, как «я вижу стол, потому что это наиболее вероятное предположение моего мозга о причинах текущих входящих сенсорных данных». (Вместо стола можно подставить лицо, кошку, собаку, красное кресло, брата жены, авокадо или Силлу Блэк.) Я думаю, мы можем пойти гораздо дальше и найти объяснение тому, что мне нравится называть «глубинной структурой» восприятия, — тому, как содержание сознания возникает в нашем чувственном опыте, во времени, в пространстве и в разных модальностях.

Возьмем такое банальное вроде бы наблюдение, что наш зрительный мир в основном состоит из объектов и пространства между ними. Глядя на чашку кофе на своем столе, я в определенном смысле воспринимаю и ее обратную сторону, хотя в данный момент она от меня скрыта. Чашка видится как занимающая некоторый объем пространства, в отличие от чашки на фотографии или рисунке. Это феноменология «объектности». Объектность представляет собой свойство того, каким содержание сознательного зрительного восприятия представляется в общем, а не в качестве отдельного сознательного чувственного опыта.

Объектность хотя и распространенная черта зрительного опыта, но не универсальная. Если в солнечный день вы посмотрите на безоблачный, равномерно голубой небосвод, у вас не возникнет впечатления, что небо — это отдельный объект. И цветные круги, которые запляшут у вас перед глазами, когда вы посмотрите на солнце, а потом отведете взгляд, тоже будут восприниматься не как объект, а как временное нарушение зрения. То же самое относится и к другим модальностям: люди, страдающие тиннитусом, не воспринимают донимающий их шум или звон в ушах как относящийся к реальной окружающей действительности.

Значимость объектности для человеческого восприятия давно осознали художники. Рене Магритт в своей уже набившей оскомину картине «Вероломство образов» (рис. 13) исследует разницу между предметом и изображением предмета. Пабло Пикассо на протяжении значительной части своего кубистского периода изучает, насколько на наше восприятие объектности влияет взгляд от первого лица. Его произведения дробят и перемешивают предметы самым разным образом, представляя их сразу с нескольких точек зрения. Можно расценивать эти картины и другие им подобные как исследование принципов объектности в свете вклада зрителя[171]. Работы Пикассо, в частности, вовлекают адресата в процесс творческого создания перцептивных объектов из хаоса вероятностей. Как выразился философ Морис Мерло-Понти, при помощи своей картины художник исследует средства, позволяющие объекту стать для нас видимым[172].

Рис. 13. Рене Магритт «Вероломство образов» (1929)

© ADAGP, Paris and DACS, London 2021.

В когнитивной науке феноменологию объектности всесторонне и тщательно изучает «теория сенсомоторных совпадений»[173]. Согласно этой теории, переживаемый нами чувственный опыт зависит от того, насколько «мастерски» действия меняют входящую сенсорную информацию. Когда мы что-то воспринимаем, содержание этого восприятия не передается сенсорными сигналами, а возникает из подспудного имплицитного знания мозга о том, как стыкуются действия и ощущения. В рамках этой концепции зрение и остальные перцептивные модальности — это действия, которые производит организм, а не пассивное закачивание данных в централизованный «разум».

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Франции. С древнейших времен до Версальского договора
История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Уильям Стирнс Дэвис, профессор истории Университета штата Миннесота, рассказывает в своей книге о самых главных событиях двухтысячелетней истории Франции, начиная с древних галлов и заканчивая подписанием Версальского договора в 1919 г. Благодаря своей сжатости и насыщенности информацией этот обзор многих веков жизни страны становится увлекательным экскурсом во времена антики и Средневековья, царствования Генриха IV и Людовика XIII, правления кардинала Ришелье и Людовика XIV с идеями просвещения и величайшими писателями и учеными тогдашней Франции. Революция конца XVIII в., провозглашение республики, империя Наполеона, Реставрация Бурбонов, монархия Луи-Филиппа, Вторая империя Наполеона III, снова республика и Первая мировая война… Автору не всегда удается сохранить то беспристрастие, которого обычно требуют от историка, но это лишь добавляет книге интереса, привлекая читателей, изучающих или увлекающихся историей Франции и Западной Европы в целом.

Уильям Стирнс Дэвис

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду
Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду

Дэвид Роберт Граймс – ирландский физик, получивший образование в Дублине и Оксфорде. Его профессиональная деятельность в основном связана с медицинской физикой, в частности – с исследованиями рака. Однако известность Граймсу принесла его борьба с лженаукой: в своих полемических статьях на страницах The Irish Times, The Guardian и других изданий он разоблачает шарлатанов, которые пользуются беспомощностью больных людей, чтобы, суля выздоровление, выкачивать из них деньги. В "Неразумной обезьяне" автор собрал воедино свои многочисленные аргументированные возражения, которые могут пригодиться в спорах с адептами гомеопатии, сторонниками теории "плоской Земли", теми, кто верит, что микроволновки и мобильники убивают мозг, и прочими сторонниками всемирных заговоров.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Дэвид Роберт Граймс

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука