Как показал уже не один эксперимент, физические изменения, происходящие в окружающем мире, не являются ни необходимыми, ни достаточными для того, чтобы изменилось восприятие. Ярким примером служит «змеистое» изображение (рис. 15)[177]
, на котором ничего не двигается, однако возникает перцептивное впечатление движения, особенно если позволить взгляду поблуждать по всей поверхности. Происходит это потому, что мелкие детали рисунка, видимые периферийным зрением — краем глаза, что называется, — убеждают зрительную кору делать вывод о движении, хотя движения никакого нет.Противоположная ситуация — физическое изменение без перцептивного — возникает при «слепоте к изменениям». Такое может происходить, когда какие-то составляющие среды меняются слишком медленно или когда меняется все сразу, но значение имеют лишь отдельные черты. В одном впечатляющем видеопримере[178]
цвет меняет вся нижняя половина изображения, но, поскольку все это растянуто во времени примерно секунд на сорок, большинство зрителей не замечают превращения совсем, даже если смотрят прямо на ту часть кадра, которая из красной становится фиолетовой. (Однако это только в том случае, если им не сообщают заранее, что цвет будет меняться. Если же знать, куда смотреть и чего ждать, перемену легко заметить.) Этот пример в чем-то схож с примером слепоты невнимания, который я приводил в предыдущей главе (когда люди не замечают гориллу, возникающую в кадре в разгар игры в баскетбол). Разница между примерами в том, что при слепоте к изменениям человек не замечает самой «перемены».Рис. 15.
Иллюзия «Вращающиеся змейки»[179]Автор: Акиёси Китаока
Некоторые усматривают в слепоте к изменениям философскую дилемму: после смены цвета вы по-прежнему воспринимаете нижнюю часть кадра красной (хотя она уже фиолетовая), или теперь вы воспринимаете ее фиолетовой, но тогда какой же вы воспринимали ее раньше, учитывая, что саму смену цвета вы не ощутили? Чтобы разрешить эту дилемму, нужно отвергнуть исходную ее посылку и признать, что восприятие изменений и изменение восприятия — это не одно и то же. Восприятие изменений — это еще одно перцептивное умозаключение, еще одна разновидность контролируемой галлюцинации.
И если восприятие изменений — это перцептивное умозаключение, то и восприятие времени тоже.
Время — одна из самых сложных и запутанных тем и в философии, и в физике, и в нейронауках. Если физики пытаются разобраться, что оно собой представляет и почему течет (если действительно течет), то перед нейроучеными задача стоит не менее мудреная. Все наши перцептивные переживания происходят «во времени» и «со временем». Даже наше ощущение настоящего момента всегда словно размазывается между относительно фиксированным прошлым и частично открытым будущим. Для нас время тоже течет — впрочем, иногда ползет, а иногда летит или мчится.
Мы переживаем секунды, часы, месяцы и годы, но никакого «датчика времени» в нашем мозге нет. Если для зрения у нас имеются фоторецепторы в сетчатке, а для слуха — «волосковые клетки» в ушах, то для восприятия времени никакой специальной сенсорной системы не существует. Более того, если не принимать в расчет циркадные ритмы (побочным эффектом которых выступает пресловутый джетлаг — ухудшение самочувствия при смене часовых поясов), нет никаких свидетельств, что у нас в голове имеются некие «нейронные часы», отмеряющие воспринимаемое нами время. Но если бы они существовали, то являли бы собой идеальный пример «двойного преобразования», как называл его Дэниел Деннет, то есть воспроизведения внутри мозга тех или иных свойств окружающего мира для предполагаемого внутреннего наблюдателя. В действительности же восприятие времени — это такая же контролируемая галлюцинация, как и восприятие изменений и все остальное наше восприятие[180]
.Вот только чем контролируемая? Если нет специального сенсорного канала, который мог бы обеспечивать эквивалент сенсорных ошибок прогнозирования? Простое и элегантное предположение высказал мой коллега — когнитивист Уоррик Роузбум, который пришел к нам в Центр в 2015 г. и сейчас возглавляет собственную научно-исследовательскую группу, занимающуюся восприятием времени. Его гипотеза состоит в том, что умозаключения о времени мы основываем не на тиканье внутренних часов, а на темпах изменений перцептивного содержания других модальностей, — и он придумал хитрый способ эту гипотезу проверить.