Быть собой: новая теория сознания

Как выясняется, эта способность опирается на простую, но действенную систему самоузнавания, основанную на вкусе. Кожа осьминогов выделяет определенное химическое вещество, которое служит для распознающих его присосок сигналом не прикрепляться. За счет этого осьминог и различает, что в этом мире принадлежит его телу, а что нет, даже не зная, где именно располагается его тело в пространстве. Это открытие было сделано в ходе серии, прямо скажем, жутких экспериментов, в которых исследователи протягивали отрубленным осьминожьим щупальцам другие отрубленные щупальца с кожей или без кожи[351]. Отрубленные щупальца с готовностью присасывались к тем, с которых кожа была снята, и ни разу не ухватились за оставшиеся целыми[352].

Что это означает применительно к ощущению телесности осьминогом, нам, млекопитающим, трудно вообразить. Осьминог как целое может иметь самое смутное представление о собственном теле и его местоположении, хотя сам он вряд ли ощущает это восприятие как смутное. При этом может оказаться вполне уместно говорить о том, «что значит быть щупальцем осьминога».

* * *

Осьминоги сильно раздвигают границы наших интуитивных представлений о том, насколько сознание животных может отличаться от человеческого. Однако, перескочив от обезьян к головоногим, мы пропустили огромную массу остальной фауны. Вдали от надежного берега сознания млекопитающих раскинулись бескрайние просторы потенциальной осознанности у самых разных видов, от попугаев до одноклеточной инфузории-туфельки. Окинув взглядом эти просторы, давайте вернемся к более фундаментальному вопросу о вероятных кандидатах на обнаружение какого бы то ни было сознания среди животных, то есть о тех, у кого «свет горит», даже если это едва заметный проблеск[353].

Довольно перспективной кандидатурой на роль обладателей способности отдавать себе отчет в чувствах и ощущениях выступают птицы. Птичий мозг, несмотря на существенные отличия, по своему устройству довольно близко сопоставим с корой и таламусом мозга млекопитающих. Кроме того, многие виды птиц поражают интеллектом[354]. Попугаи умеют считать, какаду танцуют, голубая кустарниковая сойка запасает корм в укромных местах в расчете на свои будущие потребности. Но даже если эти примеры проявления ума и указывают на возможное наличие сложных состояний сознания у некоторых птиц, не будем забывать, что интеллект нельзя рассматривать как показатель осознанности. У птиц, не умеющих говорить, танцевать и запасать корм, тоже вполне может обнаружиться сознательный опыт[355].

Чем дальше от надежного берега мы отплываем, тем более схематичными и разрозненными становятся свидетельства и тем более осторожными выводы о наличии сознания[356]. Теперь нам лучше руководствоваться в этих выводах не сходством с мозгом и поведением млекопитающих, а концепцией животного-машины (моей версией, а не картезианской), которая возводит происхождение и функции сознательного восприятия к физиологической регуляции и сохранению целостности организма. Из этого следует, что искать свидетельства осознанности нужно в реакции животных на предположительно неприятные и болезненные события.

Эта стратегия оправдана не только в научно-исследовательском отношении, но и в этическом. Решения о защите и обеспечении благополучия животных должны основываться не на их сходстве с человеком и не на преодолении произвольно назначенного барьера когнитивных способностей, а на способности страдать и чувствовать боль[357]. И хотя возможности для страданий у живых существ практически безграничны, самые распространенные, скорее всего, включают базовую угрозу физиологической целостности.

Насколько позволяют судить исследования, свидетельства адаптивной реакции на неприятные и болезненные события представлены среди животных видов довольно широко. Большинство позвоночных (то есть животных, имеющих хребет) стремится выхаживать поврежденную часть тела. Даже крохотные рыбки данио-рерио готовы заплатить свою цену, чтобы утолить боль от травмы, перемещаясь из привычной естественной среды в голый ярко освещенный аквариум, вода в котором насыщена анальгетиком. Следует ли из этого, что у рыб есть сознание (учитывая к тому же, сколько на свете разных типов рыб), неизвестно, однако это уже о многом говорит.

А что с насекомыми? Муравьи не хромают, если у них повреждена нога. Но, возможно, дело здесь в том, что их твердые экзоскелеты менее чувствительны к боли и, кроме того, в мозге насекомых имеются разновидности опиоидной системы нейромедиаторов, которая у других животных обычно связана с болеутолением[358]. В ходе недавнего исследования у плодовых мушек дрозофил (Drosophila melanogaster) обнаружилась посттравматическая гиперчувствительность к ранее не вызывавшим болевых ощущений стимулам, напоминающая «хроническую боль» у человека[359]. Немаловажно, что анестетические препараты действуют, судя по всему, на всех животных, от одноклеточных созданий до высокоразвитых приматов[360].