Рильке – Пауле: «Вы прекрасны и святы… вы прекрасны и святы… Когда я скажу это вам в третий раз, пути назад уже не будет».
Октябрь. Вся колония едет в Гамбург. Театры. Музеи. Прогулки и беседы. Ноябрь. Дважды, по воскресеньям, Рильке посылает Пауле стихи; Кларе – один раз. Клара заставляет его принести с собой корзину винограда. Паула – ветки каштана, и он молится, перебирая их, как католик – четки, на каждый каштан произнося по молитве: «Я изображаю это благостное действо и думаю с нежностью о вас и о Кларе Вестхофф».
У Рильке есть очень четкое представление о том, какой должна быть девушка. Она должна быть не только доброй и святой, прекрасной и чистой, но еще и одновременно блондинкой и брюнеткой.
По-настоящему прекрасно, чисто и хорошо, когда есть сразу обе девушки. Стебли их невинности, цветы их кожи. Рильке выдумал новую ласку. Он кладет розы на глаза и позволяет их свежести нежно остужать его веки.
Трое друзей передают друг другу «Нильса Люне», прекрасный датский роман Йенса Петера Якобсена, забытый сегодня. Нильс Люне стремится к чистоте. Но понимает, что это только мечта. Женское желание – существует, и всё существование сводит его с ума. Роман рассказывает о молодой паре, живущей на ферме возле фьорда, которая распадается из-за отвращения к сексу.
Послушайте молодую жену: «Чистота женщины ‹…› – это просто глупая тонкость. Не может женщина быть чистой и не будет. Зачем? Что за противоестественность? Разве так задумал ее Господь? Отвечай! Нет и тысячу раз – нет. Вот вздор! Зачем вам непременно надо одной рукой подбрасывать нас до звезд, а другой – повергать в бездны? Неужто нельзя, чтоб мы просто ходили по земле с вами рядом, люди рядом с людьми, и только? Мы спотыкаемся, пробираясь по прозе, оттого что вы слепите нас блуждающими огнями поэзии. Оставьте нас в покое, Бога ради, оставьте нас в покое!»[15]
Случаются встречи, случаются запутанные истории, случаются романы. Но бывает и то, что Паула строит многие годы, – одиночество. Место только для себя, так рано воплотившееся в мастерской на выезде из деревни, у Брюнйесов.
«Макензен говорит, что нет ничего важнее силы. Что сила – у истоков всего. ‹…› Я согласна, но я знаю также, что свое искусство посвящу не ей. Я чувствую в себе мягкую, дрожащую нить, трепет и биение крыльев, ждущих чего-то. Когда я буду по-настоящему способна к творчеству, я изображу это».
Паула пишет моделей из соседних деревень. Она не называет картины. «Сидящая женщина», «старая крестьянка», «стоящая девочка» – все эти названия появились в первом сводном посмертном каталоге ее работ, составленном Фогелером. Но в своем дневнике она описывает «Фрау Майер с огромными белыми грудями, сияющими, как груди Венеры Милосской; вся она – сексуальна, до кончиков пальцев»; ее посадили в тюрьму – так плохо она обращалась со своим ребенком. «Моя блондинка», другая молодая мать, которую она писала «сотню раз». Анна Бётчер, и фрау Ренкенс, и Большая Лиза, «которая словно бы сошла с полотен Рубенса». Обнаженные дети, чаще – девочки; Мета Фийол, которой Паула, проклиная себя, сунула марку, чтобы она разделась. Узловатые колени, вздутые животы, грязные уши моделей из сиротского приюта и из дома престарелых. Старуха Олхайт, старик Ян Кёстер, старый фон Бредов, цитировавший Шиллера, пока позировал, и мать Шрёдер, и старая фрау Шмидт, которая рассказала Пауле, как потеряла пятерых детей и троих поросят. А еще она показала Пауле вишню, которую посадила ее умершая в восемь лет дочь, и напомнила немецкую пословицу: «Если дерево высо́ко, спит садовник сном глубоким»[16]
.Люди с картин – они были здесь. Пересекающиеся, переплетающиеся жизни. То, что она дала им; то, что они дали ей. Позировать – это долго. «Мой зад ослеп», – сказал ей один из позировавших стариков. Лица и тела: они явились на поверхности торфяников и утонули в трясинах Ворпсведе.
Когда Паула пишет Рильке, она не упоминает ни огромные груди, ни слепой зад – только их «волшебные вечера под луной». Она заканчивает словами «я часто думаю о Вас». Мысленно берет его за руку и подписывается «Ваша Паула Беккер». Они всегда обращаются друг к другу на „вы“. Ему нравится ее украшенная лилиями мастерская. Она выкрасила стены в бирюзу и ультрамарин, разделив их красной полосой. «Когда я выхожу из этого дома, каждый вечер становится исключительным».
Рильке едет в Берлин, и она просит его навестить ее родственницу Майдли. Сестра Майдли, Кора, умерла, заживо погребенная в песчаном карьере, в котором они с Паулой играли в Дрездене. «Когда ее стало засыпать, мы с Майдли спрятали наши лица в песок, чтобы не видеть того ужаса, который – мы чувствовали – приближался». Коре было одиннадцать. Она некоторое время жила на Яве. Ей Паула обязана «первыми проблесками сознания».
Что заставляет человека раскрыть свой главный секрет? И кому? Еще и в самом начале любовной истории. Когда вы – Паула Беккер и вы обращаетесь к Райнеру Марии Рильке, тем самым вы подписываете манифест искусства и скорби.