Бытие и возраст

Операция с возрастными границами – это один из важнейших социальных регуляторов, его зримым проявлением служит, в частности, мода. Если удлинение детства является общей чертой человечества как вида, то большинство других хроноопераций замаскированы. Особо важная роль принадлежит искусственному времени синтетических возрастов, среди которых в первую очередь можно выделить группу «школьники и студенты». Все уверены, что студенты необходимы, чтобы стать специалистами и заменять выбывающих специалистов – и мало кто догадывается, что в действительности означает стремительный рост студенчества.

Когда хронопоэзис (временение времени) достигает стадии возраста, он действительно становится разветвленным и содержательным подобно гегелевскому понятию: «темпоральность сущего обогащается и уплотняется».

Время перестает быть простым захватом регулярностей, в нем появляется ряд инверсий и субверсий, возможных лишь на такой развитой стадии, как возраст: так, неотения оказывается пороговым эффектом, знаменующим обретение возрастных возможностей хронопоэзиса, именно простейшая определенность возраста позволяет сохранять моменты тождественности в неотенической революции. Не будь возраста, возможности постареть и измениться с возрастом, человеческие биографии были бы намного короче, а людей, или, можно сказать, «простых смертных», было бы намного больше. Ведь без презумпции возраста вопрос «это другие или те же самые?» по отношению к встречаемым людям, даже когда-то знакомым, но давно не виденным, решался бы как-то иначе – а так мы вынуждены как бы естественным порядком следовать реакции Джона, персонажа известного ковбойского анекдота и как бы говорить, вернее, подразумевать: «Привет, Билл, ты совсем не изменился…». Не будь такой реальности времени, как возраст, свидетельства о рождении и смерти пришлось бы выдавать гораздо чаще.

Но возраст – это ещё и суммарное взвешенное состояние социума, в нём очень велика роль трансперсональной составляющей. Возраст похож на директиву, спускаемую сверху: её можно саботировать, но саму форму подачи не изменить, такое не под силу индивидууму, хотя коллективный вердикт социума часто меняется. Возрастные рамки – это живые перепонки, но они тасуются и переставляются в ходе флуктуаций и, как правило, даются индивидууму a priori. Геронтократия, власть старейшин, может иметь политическое или какое-нибудь иное институциональное выражение, но эти институализации в действительности являются следствиями некой подвижки, операции внутри большого хронопоэзиса. Акцентирование старости, юности или произвольного возрастного «окна» означает увеличение их «вместимости», то есть внутреннее перераспределение хроноизмещёния.

Перераспределение возрастов внутри социума – это определенная историческая данность, константа той или иной современности. Определенная раскладка возрастов относится как раз к известной формуле: «времена не выбирают, в них живут и умирают» (Александр Кушнер); наряду с дисциплиной линейного времени возрастные флуктуации социума представляют часть того пресса, что «формирует» личность, например превращают мудрого старца в дряхлого, беспомощного старикашку. Бывают времена, когда на гребне волны возносятся и предъявляются к акцентированному проживанию те возрасты, которые в норме являются репрессированными: тогда, например, отсвет подростковости падает и на соседние возрасты и как бы захватывает их.

К.П.: Итак, перед нами ключевая единица времени, экзистенциально данная изнутри, именуемая подростком. Я бы хотел обратить внимание на философский (метафизический) смысл тинейджера. Тинейджер – это не просто психологическая или педагогическая проблема, это проблема метафизическая. Это столь же ключевая структура, как и структура перестройки в обществе. Мы говорили о том, что подросток – это инициация. Если же иметь в виду общество в целом, то инициация для общества – это революция. Весьма существенна глубинная внутренняя связь подростка (или человека, «застрявшего» на подростковом возрасте) и революции. В этом загадка и русской истории: вспомним шестнадцатилетнего Аркадия Гайдара, командующего полком.

Отрок, подросток, тинейджер – это возраст процессов и эксцессов выработки форм сопротивления давлению взрослых. Становление подростка, выход из детства отмечается ослаблением действия импринтинга. Вот я, подросток. Положим, учусь в пятом классе, мне двенадцать лет. «Окно» импринтинга, если ещё и не закрылось полностью, то постепенно закрывается. И я вдруг становлюсь «тупым». Эта особая «тупость» в известном смысле рациональна, потому что спасает мою самость, не позволяя мне и дальше, как в детстве, быть в русле старших, родителей и учителей.