Бытие как возникновение новизны посредством создания идей

Безмерное удовлетворение своих материальных (а в сущности физиологических) желаний – это топка, в которой сгорает наша человеческая душа. Следствием чего является обездуховленность, как окончательная потеря всех ориентиров, которые ранее направляли человека в русло разумной человечности. Оставленность человека разумом (интеллектом) – это и есть его оставленность бытием, тем бытием, которое он оставил по собственной инициативе, соблазнившись земными благами, как ими – в символической форме – соблазнилась Ева. Но Ева (вместе с Адамом) соблазнилась на познание идеальных ценностей, то есть на познание добра и зла, что было вполне оправданным. Мы же – опять же ослепленные своими безмерными плотскими желаниями – соблазнились на обладание материальными ценностями, и тем самым покусились на то, чтобы обхитрить Природу и расположиться в ней как в собственной постели, ничего не давая ей взамен. Чем это кончится, нам предстоит еще узнать. Если вовремя не одумаемся.

И было бы ошибочным думать, что за последние несколько тысяч лет изменилась природа человека или в будущем, (в последующие тысячелетия) она каким-то образом изменится в лучшую сторону. Не будем уповать на это. Мы живем в реальной среде и должны реально мыслить. А эта реальность говорит нам, что природа человека неизменна, о чем неустанно нам напоминал Шопенгауэр. И неизменным было то, что эгоистическое и ресентиментное начало все время тлело в человеке, даже с появлением у него разумности, то есть способности создавать новизну в виде идей. Изменялась только создаваемая им, самим человеком, окружающая среда, которая либо не воздействовала на это тление, либо поддувала на него, либо раздувала до возгорания пламени, либо вовсе подкладывала новые угли в никогда не затухающий очаг тления.

И у наших великих предшественников были все основания назвать человека и «дезертиром» Природы (Шопенгауэр), и «Почетным больным природы» (Сиоран). Но дезертирство его не в том, что он отказался быть животным существом в достаточно суровом ареале Природы, а в том, что он увильнул – в большинстве своем – от своего природного предназначения быть Подручным Средством у соци-ума. Он решил пуститься в самостоятельное плавание. Но направление его движения оказалось пагубным для него же самого. Вместо того чтобы двигаться в природном фарватере движения соци-ума (Бытия самого по себе) и самой Природы, он решил направить свои стопы в противоположную сторону удовлетворения собственных желаний, а не «желаний» (то есть Необходимостей в новизне) соци-ума.

И если человек – это «Почетный больной природы» (Сиоран, стр. 84, ссылка на ист. Лит. ниже под № ⁵⁰,), то он, действительно болен. А причина этой болезни – мания величия. Но, к сожалению, это «величие» обернулось для него падением в собственное ничтожество, неспособное даже на то, чтобы выбраться из засасывающего его болота так называемых цивилизационных благ, тех благ, которые уничтожают в нем все человеческое, все более и более приближая его существование к животному существованию, осуществляемому посредством проявления воли к власти. И это прекрасно и метко выразил А. Дугин в цитируемой нами книге.

«Движение воли к власти на самом деле повышает уровень жизни и одновременно степень животности в человеке, поэтому Ницше говорит о «белокурой бестии», то есть о «животном блондине», о кровавом мощном и агрессивном существе с максимально возможной витальностью»⁴⁹.

Но, спрашивается, к чему это может привести, и отчасти уже привело?

Все дело в том, что мы уже давно вступили в фазу «перезрелости цивилизации». И об этом – уже в середине ХХ века – нам поведал великий провидец и диагност своего времени М. Сиоран. Вот что он пишет в работе «О разложении основ» (1949 г.).

Во всякой перезрелой цивилизации есть некая «перенасыщенность убылью». Инстинкты становятся все более гибкими; удовольствия становятся все более разнообразными и уже не соответствуют их биологической функции; сладострастие становится самоцелью, продление его – искусством, уловки с оргазмом – техническим приемом, сексуальность – наукой. Навеянные чтением приемы и ухищрения, позволяющие разнообразить маршруты желания; воображение, перенапрягаемое, чтобы сделать более разнообразными предварительные ступени наслаждения; разум, вмешивающийся в сферу, чуждую его природе, сферу, которой он вообще не должен был бы заниматься, – все это симптомы истощения организма и болезненной интеллектуализации плоти»⁵⁰.

В подобном же ключе можно было бы сказать о гипертрофированном культивировании любых других человеческих удовольствий и пристрастий:

– о гурманстве и чревоугодии,

– об «охоте к перемене мест», как «любопытстве» (Хайдеггер), заполняющем вакуум собственных нищенских душевно-духовных интересов;

– о «болтовне» (Хайдеггер);