Бывшие в падении

Через нарастающую обиду я подумала: не странно, что он так легко подписался на отношения со мной. Знал, что через пару-тройку месяцев эта досадная обязаловка закончится.

– Не понимаю, – ответила я. – Никто тебя на цепь не посадит. Просто будет постоянная работа, куда можно вернуться в случае чего и…

– Любая постоянная работа навязывает видение, условия, ограничения. Я этого не хочу. У вашего писателя – Гоголя – есть прекрасное произведение под названием «Портрет». Оно о том, что, прогнувшись под обстоятельства и набив руку под определенный шаблон, вернуть утраченную индивидуальность уже никогда не выйдет.

Я понятия не имела, о чем уныло строчил Гоголь, ведь по нему балеты не ставили. Покраснев, я отвернулась, сдерживая слезы и слова «а как же мы?!». И… не преуспела.

– Но разве плохо было бы задержаться здесь ненадолго? Разве сейчас тебе плохо?

Он смотрел на меня долгим, немигающим взглядом. И явно скрывал раздражение.

– Сейчас я не на своем месте, – ответил он, развернулся и ушел, однозначно завершая неприятный разговор.

И, как и все «наши» моменты, все закончилось моим меланхоличным и бесцельным ковырянием в тарелке. Однако на этот раз Поль не выдержал, вырвал у меня ее прямо из-под носа и бросил в раковину, отколов кусочек с краю. Я вскочила из-за стола, бросилась в ванную, закрылась и надрывно зарыдала. Это в моем понимании было так же недопустимо, как посягательства на свободу Поля… но как сдержаться-то?

Вспоминая все это, я, если честно, сама не могу понять, как вышло, что он терпел рядом столько времени малолетнюю истеричку. Скорее всего, молился на день премьеры, зачеркивая цифры в календаре. И собирался бросить сразу после того, как подарит мне заслуженный букет. Ну, чтобы не расстроить так, что я все испорчу, не справившись с без того расшатанными нервами.

– Дияра, – раздался стук в дверь. – Дияра, открой. Тебе не надо меня бояться.

– Уходи, – глухо отозвалась я. – И я не боюсь.

Это правда. Что бы между нами ни случалось, я никогда не боялась Поля.

– Открывай. Или я сделаю это сам.

– Я схожу в душ и выйду. Все в порядке.

После этого он замолк, а я послушно вывернула вентиль и принялась раздеваться. Едва шагнула под струи воды и спустилась по стенке вниз, намереваясь предаться жалости к себе, как дверь распахнулась.

Я неловко промокнула нос тоненькими пальцами и, опомнившись, спрятала ненавистную грудь за скрещенными руками. Кифер дернул в сторону створку душевой кабины и, даже не потрудившись снять одежду, шагнул внутрь. Опустился рядом, безжалостно намочив свои идеальные брендовые джинсы. Он подтянул меня ближе и провел пальцами по спине, по выступавшим ребрам.

– Как давно мне врет доктор про взвешивания? – спросил он глухо.

Я всхлипнула и уткнулась лицом в его шею, цепляясь пальцами за мокрую ткань футболки.

– Не снимай меня с партии, пожалуйста. Я не могу ее потерять сейчас. Не поступай так со мной. – Я этого не вынесу.

– Я давно знаю, что вы оба мне врете. Если бы я хотел это сделать, я бы уже давно отдал эту роль кому-то другому.

Я была благодарна, что он не сказал прямо про Алену Лебковскую. И конечно, не только за это.

– Спасибо, – прошептала я.

– Но тебе нужно пройти лечение, – категорично заявил Поль, отстраняясь и заглядывая в глаза, видно, для обозначения собственной серьезности.

– Хорошо. Но после премьеры, сейчас я должна сосредоточиться на ней.

Он сжал губы, будто сдерживая рвущиеся наружу протесты. Но затем тяжело вздохнул и сдался.

– Тогда скажи мне честно: ты в норме?

– Я в норме. Ты каждый день видишь меня в зале, разве есть причины думать иначе? – ответила я, внимательно следя за тем, чтобы не был виден слив душа, практически забившийся моими «стекающими» с головы волосами.

Кифер благоразумно промолчал, хотя тут был только один ответ. И звучал он просто: «Ты точно видела себя в зеркале?» Короче, Поля можно упрекать во многом, но уж точно не в отсутствии воспитания.

– Ты только… не оставляй меня, – попросила я, крепче цепляясь за его плечи.

44

Костюм на мне не столько зашивали, сколько стягивали нитками, чтобы не болтался, как на вешалке. И сдерживали беспокойство. Дияру «берегли» всем театром, потому что только слепец бы не заметил фиолетовую обводку глаз, тусклую серую кожу и лихорадочный блеск одержимости в глазах. «Ты выглядишь усталой», – тактично говорили мне, а на самом деле это значило «краше в гроб кладут». Лебковскую с Шадриным от меня и вовсе изолировали – во избежание.

И все шло вроде бы даже хорошо. Минимум накладок, ничего неразрешимого. А так обычно идет, только когда готовится полномасштабная катастрофа. Но народ предпочитал верить, что все как по маслу благодаря стальной воле Поля Кифера.