Бывшие в падении

Она ушла, пригрозив вколоть мне успокоительное, если продолжу в том же духе. А затем вернулась с доктором и бланками согласия на забор биологического материала. Чистая формальность: все анализы у меня уже взяли. Никому и в голову не пришло, что я вовсе не жажду узнавать, насколько критично мое состояние. По большому счету, это мне было неважно.

Ну, так я думала до того, как мне озвучили их результаты. Да-да-да, я умирала стремительнее некуда, приближалась к той стадии, после которой тело начнет сжигать не только мышцы, но и внутренние органы. Как же так, ай-ай-ай, чего ж не ела, безответственная ты такая дурочка. Я слушала это краем уха до тех пор, пока не услышала:

– …не о себе бы подумала, так хоть о ребенке!

Я моргнула, еще раз. Что они вообще несут?

– Вы хотели сказать – о родителях? – уточнила я. Ну, эту шарманку я слышала каждый раз, когда мне рассказывали о смертоносности анорексии.

– Показатель ХГЧ соответствует показателю 6-8 гестационных недель, – ответил с нажимом доктор.

Что такое ХГЧ, я не имела ни малейшего представления, впрочем, как и о каких-то гестационных неделях. Знала про пониженные калий и магний, из-за которых у больных анорексией возникает сердечная недостаточность, про отеки из-за недостатка белков, нарушения в пищеварительном тракте вплоть до болезненности приемов пищи в целом, про хрупкость костей знала. Но о чем мне говорил врач?

– Огнева, когда у вас в последний раз были месячные? – сжалилась медсестра.

– Я, кажется, понимаю, к чему вы клоните, но я не могу быть беременной. Этого не может быть, потому что у меня не идут месячные уже год. – А точнее полтора…

– Это не означает полную неспособность забеременеть, – скупо сообщил доктор. – Половой контакт был?

Я смутилась, как никогда в жизни, спрятала глаза и сцепила пальцы. Я не могла говорить о таких интимных вещах! Как это вообще возможно? Тем более что он мужчина!

Доктор сделал правильные выводы сам.

– Сделаем УЗИ для подтверждения факта беременности, но анализ почти не дает ошибок. Ребенок вам был, как я понимаю, не нужен, поэтому советую сделать аборт. Пока срок маленький, это менее травматично. При весе тридцать восемь килограммов выносить практически нереально. А женский организм устроен таким образом, что все, что у него есть, отдает ребенку. В вашем состоянии вам бы самой выкарабкаться.

– Уйдите, пожалуйста, – попросила я глухо.

Глянув на меня как на неразумную и фыркнув, он покинул палату. А медсестра осталась:

– Кому позвонить? – спросила она участливо.

– Моему отцу.

Ну не матери же. Чем бы она мне помогла? Ее следовало поберечь.

46

Как я оказалась в итоге в клинике, притом что совершенно не желала жить? Легко и просто. Собравшись на своем хваленом заседании, призванном не помочь мне, а минимизировать огласку, они вспомнили о том, что я не такая уж и бедная родственница. И нарыли номер моего отца, предложив поделить расходы за дорогущее лечение напополам. Ему-то ведь тоже огласка ни к чему, а у них бюджет и так далее.

Отец прилетел, забрал меня из больницы, отвез в клинику, оплатил выставленный счет и ушел из моей жизни, не обернувшись. Неблагодарная, невоспитанная дочь-неудачница, загубившая себе карьеру и… беременная. Я провалилась глубоко под отметку «Рамиль». Позорница, о существовании которой больше никогда не упомянут.

Сумку с вещами мне в больницу передал Сашка Жданов. Он прятал глаза. Во время спектакля он за меня переживал, а затем явно поддался общему настроению. Спасибо хоть сообщил факты. Когда я упала, зрителям объявили внеплановый антракт, после которого на сцену вышла Лебковская. Скрыть, что на сцене другая девушка, было невозможно. Даже нацепи на нее черный парик, шесть-семь сантиметров роста ничем не прикроешь. Да и, давайте честно, Алена была худой, а не пугающе дохлой. Это был первый и единственный показ «Эсмеральды», после которого спектакль сняли вовсе и вернули деньги за распроданные билеты. И всеми силами старались отвадить СМИ. Ну, это я уже рассказывала.

Нет, я понимаю, что я всех подвела, но это все-таки не по-человечески. Я никому не хотела зла, напротив. Просто я была очень серьезно больна.

Сукины дети, все они это понимали. Достаточно было одного взгляда, чтобы сказать: «Мать, слезай со сцены и дуй лечиться!» А вот ни хрена подобного!

Но виноват тот, кто заболел. Всегда тот, кто заболел. И только он! Я не сравниваю наши с мамой ситуации, нет. Ее сбил пьяный мальчишка, я – довела себя собственными силами. Но когда все началось, мне было пятнадцать лет. И ни одна скотина не позаботилась обо мне ради меня.

Я стала самым сложным случаем со времени основания клиники. Впечатляюще одинокая, упрямая… и беременная.