Бывшие в падении

Я, конечно же, не сделала аборт. И тут в моей логике образовывалась брешь, которой пытались пользоваться психиатры, но никак не могли ее закрыть. Я не понимала, как можно убить ребенка от мужчины, которого безумно любишь, но которого в твоей жизни больше никогда не будет. То есть я по-своему его хотела. Мне было не на что его содержать, мне было нечего ему дать, но я его хотела! Только вот… я сама не хотела жить. Недостаточно, чтобы за эту самую жизнь бороться.

Я сидела над тарелкой и не трогала еду. Вообще. Мне было больно, плохо, желудок выл и извивался, но даже рук к приборам не тянула. Я умирала день за днем, убивая нашего с Полем ребенка, и это был мой выбор. Я не могла иначе, не могла вынести того, что наделала. Сухие слова Сашки разъедали остатки меня чувством вины. Я загубила много месяцев работы театра, я загубила карьеру Полю. А ведь это единственное, что он осмелился мне доверить. И я еще удивлялась тому, что он так и не сумел сказать мне те слова. Ведь я много раз почти верила в то, что он просто молчит… верила! И он мне верил. Он делал это зря.

Психотерапевт из клиники бился в закрытые двери. Первую пару сеансов я пыталась донести до него причины, по которым мне плевать, выживу ли я. Но, разбившись о напоминание о ребенке, которого я решила оставить, взвалив на себя ответственность за новую, ни в чем не повинную жизнь, замолчала. И тогда мы стали сидеть в тишине. И он рисовал в блокноте, а затем показывал мне рисунки. У него отлично выходили разного рода сценки, и только счастливые. Например, как мужчина целует женщину с покрытой головой, а рядом двое детей: девочка постарше, мальчик помладше. Затем тот же самый мужчина кружил своих детей на руках. А девочка у балетного станка улыбалась так широко, будто от этого зависела ее жизнь.

Но чаще всего в его иллюстрациях мелькали дети. Не те, что были у мужчины и женщины с покрытой головой. На велосипеде, на батуте, на воздушном шаре, верхом на пони. И это было особенно жестоко. По моим щекам текли слезы, но я сжимала зубы и молчала.

Он показывал мне мою жизнь, только улучшенную ее версию. Такую, какой она должна была быть. Не было в этой тошнотворно идеализированной картинке только Кифера. До какого-то момента. А потом он появился. В белом костюме и с букетом в руках и, кажется, около свадебного лимузина.

Это было так пошло, вульгарно и ожидаемо, что я ударила по блокноту, выбив его из рук мужчины, и выскочила в коридор. Уж о браке с Полем Кифером мечтать и вовсе было бессмысленно. Нет более короткого поводка, чем семейная жизнь. Он бы никогда не согласился ни на что подобное. Ни со мной, ни вообще. И ребенок… был бы либо моим, либо его. Скорее всего, Кифер бы нашел способ его забрать у такой неблагонадежной матери и вырастить своим собственным. Таким же свободолюбивым и независимым.

Но что-то это тронуло, потому как вечером я металась по коридорам, не находя себе места. Недостойная. Я не была той девочкой с картинок, где папа беззаветно ее любил и которая выросла в женщину, достойную брака. Искалеченная. Ненужная. Что такая, как я, может дать ребенку? Я даже есть ради него не готова! А если он каким-то чудом родится, как я буду жить, на что его содержать? На мамину пенсию? Только эгоистка могла его оставить мучиться внутри умирающего тела. Я бы хотела вытащить его из себя и, отдав последние силы, оставить в этом мире, Полю. Как последнее извинение за то, что натворила. Ну почему так нельзя? Променять мою жизнь на него? Это был бы выход.

– А что там наша балерина? – услышала я вдруг из приоткрытой двери кухни. Разговаривали женщины из персонала.

– Никакого прогресса. Не ест ни крошки, на контакт не идет, попытки общения игнорирует.

– Жалко малышку.

Это слово – малышка – царапнуло мне по глазам, раздирая их слезами. Так называл меня Поль.

– Не выкарабкается. К остальным приходят, остальных ждут, а на нее всем плевать. Мать звонит, спрашивает, а сама не едет.

– Нет, матери не плевать. Мать у нее в инвалидном кресле. Доктор звонил ей, просил приехать, а она сказала, что не может. Сын угрожает, что если она уедет и бросит его, как отец, то он прыгнет под машину. Чтобы теперь все о нем заботились.

– Подростки бывают ужасными эгоистами. Интересно, как он потом жить будет, если поймет, что из-за него сестра погибла здесь в одиночестве?

Тяжелый вздох.

– Ей нужно чудо, чтобы выжить.

Утерев слезы, я вернулась в свою комнату, легла в кровать и загадала, чтобы со мной случилось оно. То самое чудо: чтобы в клинику вошел Поль Кифер и протянул мне руку, позволяя опереться о свою силу. Еще раз. Ради него я готова была попытаться.

***

О том, что чудеса бывают разные – и безобразные тоже, – я узнала той же ночью, проснувшись от странного ощущения.