Бывших не бывает

– Рожу поверни, я сказал! – отставной хилиарх рассердился по-настоящему. – Какой пример подаёшь? Сам подыхай, раз хочешь, но паству мне не смущай! И семью свою тоже! И покайся перед Ним, пока не поздно, хотя бы в мыслях невысказанных. Быть может, Он сжалится над тобой и призовёт тебя быстро и без мучений, раз уж ты решил бежать от своего боя. Он милосерднее меня и может простить твои грехи. Я буду молить его об этом. И о том, чтобы он добавил тебе разума и мужества, раз ты растерял свои!

Отец Меркурий подошёл к двери, открыл её и возгласил:

– Входите, православные!

«Послушается или нет? Хоть в этом смог я до него достучаться или нет? Господи, спаси его, поверни к жизни! Он здесь нужен, нужен и нужен…»

Священник обернулся и не смог сдержать вздох облегчения – староста всё же послушался и теперь лежал на спине, сложив руки на груди.

«Создатель, благодарю тебя!»

Домочадцы Аристарха заполнили горницу. Отец Меркурий тяжело вздохнул, помолчал, повернулся к ложу старосты и возгласил:

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков! – после чего осенил болящего крестом.

– Аминь! – нестройно отозвались родственники.

Аристарх молчал. В глазах его вновь была лишь тоска да запредельная усталость. Даже злоба и тьма ушли.

«Господи, спаси и помилуй раба Твоего Аристарха! Вразуми его, Господи! Прости его, ибо он солдат, а ты милостлив к нашему не святому братству! Помоги ему, ибо он отчаялся! Дай ему смысл и надежду!»

Взгляд старосты не изменился ни когда отец Меркурий читал Канон, ни когда читал ектенью, ни когда святил елей, ни когда читал Апостола и Евангелие, ни собственно во время помазания. Аристарх просто смотрел в потолок и отличался от покойника лишь наличием дыхания.

«Господи, но почему? Он ведь из того же теста, что и я, эпарх Кирилл, декарх Георгий, дука Варда Вурц. Он сильный, он может справиться, я чувствую, Господи! Вразуми его, пожалей малых сих, которых он всегда защищал!»

* * *

Обласканный и дополнительно одаренный отец Меркурий вышел с подворья Аристарха и направился к дому десятника Егора.

«Стыдно! За что они меня благодарили? Я же ничего не добился! Бог не услышал меня, Аристарх как лежал, так и лежит, а они всё равно нанесли подношений. И не взять нельзя! Ну серебро не пропадёт и будет пущено на благое дело: нужны книги, иконы, священные сосуды, да и для школы много чего понадобится, но что делать со снедью? Сам я столько не съем, а нищих, чтобы им раздать, тут нет. Решено – ночью тайно оставлю торбу с едой возле самого бедного дома, какой увижу!

И всё же ты проиграл! А может, нет, и отчаиваться рано? Он ведь на миг вылез из своей скорлупы, в глотку вцепиться хотел… Может быть, Господь ещё смилостивится над ним и над своим недостойным слугой? Как же с такими тяжело – он всё знает… Сам, наверное, много раз вот так орал на уставшего жить… Да и говорил ты, правду сказать, все подряд – наобум словами бросался, как всегда, впрочем – тут никогда не угадаешь заранее… А с тобой Ослиному Члену легко было? Ты же тоже знаешь все заходы. И он знал, что ты знаешь, но ведь сумел! Так что завтра опять пойдёшь, Макарий! И послезавтра. И будешь ходить, пока не вытащишь его или пока он не умрёт. А сейчас надо идти к рабе Божьей Марине – жене декарха Георгия.