Я солгала бы, если бы сказала, что чувствовала себя тогда особенно несчастной. Да, двадцать или двадцать два года назад было время, когда я была несчастна. Но это чувство постепенно растаяло, рана зарубцевалась. Ранее неведомая мне сила помогла заглушить всплеск боли. Есть раны, которые время не лечит. Я знала, что не исцелилась. Лишь спустя несколько лет после нашего "расставания" - очень сложно найти правильное слово для того, что произошло между мной и Лайошем - невыносимое вдруг стало простым и естественным. Мне больше ничего не было нужно: мне не нужна была помощь, не было нужды звать полицию, врача или священника. Каким-то образом я продолжала жить... В конце концов, у меня сформировался тесный круг друзей, которые убедили меня, что я нужна им. Несколько человек даже сделали мне предложение: Тибор, который был на несколько лет меня младше, и Эндре, которого только Нуну уважительно называла "господин Эндре", хотя он не был ни на йоту старше Лайоша. Каким-то образом мне удалось хорошо сыграть эту партию и уладить катастрофу. Оба претендента на мою руку остались моими хорошими друзьями. В ту ночь я также размышляла о том, что жизнь каким-то чудесным образом оказалась ко мне добрее, чем я могла надеяться.
4
После полуночи Нуну пришла в мою комнату. В нашем доме до сих пор не было электричества - у мамы не было времени на технические новинки, а после ее смерти мы медлили с этим из-за расходов, так что появления Нуну были несколько театральны. В этот раз она тоже стояла в дверях с мерцающей свечой, седые волосы всклокочены, в ночной сорочке, словно полуночный призрак. "Леди Макбет, - улыбнулась я. - Иди сюда, садись". Я знала, что она заглянет ко мне в эту ночь.
Нуну - член семьи, который "замещает" всех остальных членов семьи в этом доме. Она приехала тридцать лет назад, когда семьи кочевали по миру, словно герои мифов, прибыла из архаичного прошлого, часть генеалогической структуры двоюродных бабушек и внучатых племянниц, всего на несколько недель. Но потом осталась у нас, потому что мы в ней нуждались. А потом оставалась, потому что все остальные в нашей семье умирали раньше нее, так что Нуну оставалась десятилетие за десятилетием, шаг за шагом взбиралась по лестнице семейной иерархии, пока, наконец, не заняла место бабушки, переехала в комнату наверху и унаследовала бабушкину сферу влияния. Потом умерла мама, а потом - Вильма. В один прекрасный день Нуну поняла, что она больше никого не "замещает" - теперь она, новоприбывшая, она, пережиток, стала единственным членом семьи.
Нуну не приходило в голову, что она может сделать столь успешную карьеру. У нее не было амбиций стать мне "матерью", она не притворялась ангелом-хранителем. С годами она становилась всё более молчаливой и чувствительной, столь неумолимо и сдержанно чувствительной, что, казалось, она пережила всё, что предлагала ей жизнь, она была столь безразлична ко всему и бесстрастна, что могла бы сойти за предмет мебели. Лаци как-то сказал, что Нуну словно покрыта лаком, как старый шкаф из орехового дерева. Зимой и летом она одевалась одинаково - в платье из какого-то однотонного материала, не шелк и не тафта, посторонних и даже меня это платье немного удивляло, как лучшее платье на выход. В последние годы она говорила столько, сколько было необходимо, и ни слова больше. Она никогда ничего мне не рассказывала о своей прежней жизни. Я знала, что она хочет разделить со мной каждую мою мысль, каждую заботу, но эта мольба была безмолвной, а когда она что-нибудь говорила, впечатление было такое, словно мы несколько месяцев ругались, ругались жестоко и страстно, из-за какой-то одной темы, а потом она просто поставила окончательную точку коротким предложением. Вот так она говорила, сидя сейчас на моей кровати.
- Ты кому-нибудь показывала кольцо?