Cага о Бельфлёрах

По удачному совпадению как раз в то время в замок вернулся после многолетнего отсутствия (никто не помнил точно, сколько времени его не было — даже Корнелия) брат Гидеона Эммануэль, который отправился в горы Чотоква, чтобы составить их подробную карту; ведь даже самые современные карты были крайне приблизительными и ненадежными. В один прекрасный день он материализовался на кухне в своей куртке из дубленой кожи и горных ботинках, с видавшим виды рюкзаком на плече, и попросил у кухарки что-нибудь поесть. Та (недавно живущая в замке, нанятая после катастрофы с празднованием дня рождения прабабки Эльвиры) понятия не имела, кто он, но углядела «Бельфлёров нос» (а у Эммануэля был длинный и прямой «клюв» с необычайно маленькими ноздрями), и у нее хватило ума подать ему еду молча и не поднимая шума. Он был чрезвычайно высокого роста, наверное, с Гидеона, его посеребренные каштановые волосы падали на плечи, загорелая, высушенная кожа слегка отсвечивала — солью, слюдой ли, а продолговатые узкие глаза были лишены выражения, и зрачки напоминали головастиков, даже имели крошечные хвостики. Трудно было определить, сколько ему лет: кожа на лице так задубела, будто не имела возраста и была неподвластна времени; возможно, он был почти одних лет с Гидеоном и Юэном, но выглядел много старше и в то же время — почти неприлично молодым. Один из слуг побежал сообщить его матери, и вскоре весь дом стоял на ушах, в кухне столпилась чуть ли не вся семья, а Эммануэль продолжал есть свое рагу, тщательно прожевывая каждую ложку, лишь улыбаясь и кивая в ответ на их сбивчивые вопросы.

Сразу стало ясно — к вящему удивлению родственников, — что он вовсе не вернулся домой насовсем; он планировал пожить в замке две-три недели. Его картографический проект еще не был закончен. Как он мягко сказал, выслушав бурные восклицания Ноэля, проект далек от завершения и потребует дальнейших многолетних исследований… «Многолетних! — воскликнула Корнелия и хотела взять его ладони в свои, словно пытаясь согреть. — Что ты такое говоришь, ради Бога!» Эммануэль отшатнулся, не меняя выражения лица. Если кому и казалось, что он смотрит на всех высокомерно, с вечной полуулыбкой превосходства, то виной тому были его удлиненные, миндалевидные глаза; губы же его оставались неподвижны. Он спокойно объяснил, что проект, который он взвалил на себя, очень труден, даже беспощаден, и, хотя он уже заполнил своими зарисовками и заметками сотни листов бумаги, он и на шаг не приблизился к концу — во-первых, потому, что ландшафт постоянно изменяется, реки меняют русла, даже горы меняют облик из года в год (и даже день ото дня, рассказывал он родным со всей торжественностью: ибо они разрушаются; например, высота Маунт-Блан составляет теперь лишь девять тысяч футов и теряет сотую долю дюйма каждый час), а добросовестный картограф не имеет права ничего принимать на веру, пусть однажды со всем прилежанием и занес на бумагу всё, что увидел. «Но какой в этом прок, — перебил его Ноэль, с нервным смешком, — подумаешь, дюйм-другой!.. Пора бы тебе, сынок, задуматься о женитьбе, остепениться и занять свое место здесь, среди нас…» (Возможно, именно в этот момент Эммануэль решил не оставаться в замке на срок, который назвал вначале; но, когда он слушал отцовские наставления, лицо его ничего не выражало. И покинул он родной дом на четвертое утро своего пребывания, сказав одному из слуг, что в замке слишком тепло, он не может здесь спать, а низкие потолки угнетают его. И некий овраг у озера Слеза облака не дает ему покоя — он вдруг, ни с того ни с сего, вспомнил, что зарисовал его неточно.)

Но пока Эммануэль жил в замке, он успел ответить на расспросы Гидеона о Стервятнике Лейк-Нуар. Достав из своего тяжелого брезентового рюкзака бумажный свиток, он осторожно развернул его и разложил на столе, объясняя, что это грубая и, на самом деле, совсем приблизительная карта, на которой должны были появиться очертания самого болота и безлюдной местности вокруг него к югу от Маунт-Чаттарой, которую он впервые обошел еще мальчиком (кстати, ведь именно Гидеон сопровождал его в одном из походов!), а потом обошел снова, несколько лет назад, но был отнюдь не уверен, что полностью изучил эти места. «Однако, — продолжал он, указывая пальцем (с причудливо изогнутым наподобие орлиного когтя ногтем), — я имею все основания полагать, что птица, которую ты ищешь, обитает вот в этом районе». И он обвел область с обилием рек и островов милях в двадцати к северу от замка Бельфлёров.

Гидеон стоял, склонившись над картой, стараясь — ибо его брат относился к этому с крайней щепетильностью — не прикасаться к ней. Замысловатый узор линий немного кружил голову; Гидеону никогда не приходилось видеть таких карт: те немногие слова, которые были на ней начертаны, были индейскими названиями, более неупотребляемыми, стертыми из памяти… Но я могу, думал он, добраться до логова Стервятника без особого труда… Ясно, что они недооценили, насколько далеко от озера он скрывается.