Читаем Cага о Бельфлёрах полностью

Сэм, новый бригадир и защитник интересов сезонных рабочих, моложавый мужчина с кожей цвета кофе с молоком, с небольшой, гладкой, как колено, головой и гибким телом. Он был ниже ростом, чем Гидеон, но, поскольку держался очень прямо, чуть откинув голову назад, казалось, что он смотрит на Гидеона, как равный. С его лица не сходила улыбка — Сэм улыбался во весь рот, словно постоянно пребывал в изумлении. Бельфлёры даже обсуждали, это заискивающая улыбка или насмешливая?

— Он хочет, как лучше, — говорили одни.

— Ничего подобного! Он — бунтовщик, — говорили другие.

— Но слова его удивительно разумны, если учесть…

— В старые времена не было бы этих сложностей.

— Говорят, он изучал право…

— Подумаешь, пролистал пару книг и журналов, да вон у него в автобусе стопка газет — вот и вся «учеба».

— У него договор с профсоюзом штата.

— Да плевать ему на остальных — он лишь себя продвигает.

— Некоторые из его идей не лишены смысла…

— Требований, не идей. Он требует!

— Поменять полы выйдет не так уж дорого. Положить цементные. И прочистить колодец.

— Это правда, отстойник действительно находится рядом с колодцем и, должно быть, стал протекать, ему немало лет…

— Почему он все время улыбается? Что он хочет доказать?

— Он нас боится.

— Он боится Гидеона.

— Нет, он смеется над нами. Сами посмотрите, как он поводит плечами. Как подергиваются его усы…

А когда он уходит, в обнимку со своими подельниками, они все покатываются со смеху, даже не пытаясь скрыть свои враждебные намерения, вы что, не видите?

— Я не против цементных полов и колодца, — медленно проговорил дедушка Ноэль, посасывая нераскуренную трубку. — Я даже не прочь установить там уборные (когда в непогоду ветер дует с той стороны, мне кажется, я чую эту вонь, на таком-то расстоянии!), даже купить для них матрацы и что там еще. И еды можно прибавить. Она же ничего не стоит, их еда. Но я против, — продолжал он, повышая голос, — чтобы мы платили им больше денег. Потому что с каждым годом их требования будут расти.

— Они хотят договор.

— Мы можем сами собрать фрукты.

— Все эти дети в поместье — пусть поработают для разнообразия. Заодно развлекутся — может, им ужасно понравится эта забава, фрукты собирать.

— Работники еще не объявили стачку. И я не думаю, что объявят.

— Сэм говорит — я попробую изобразить акцент это мелкого мерзавца: он говорит, что они не хотят бастовать, потому что это как война, это крайняя мера, только если все попытки переговоров будут провалены.

— Между тем фрукты зреют. И начинают гнить.

— Ничего подобного!

— Ну, почти.

— Но им же придется голодать, если не начнут работу и не будут получать еду!

— Они привезли еду с собой. Консервы, пакетики.

— Этого надолго не хватит.

— Они приготовились ждать.

— Да, они готовились по дороге. Сэм их готовил. — В старые времена не было бы этих сложностей… — Они убили этого, как его, Баркера. Несомненно убили. Несчастный случай на дороге. Этот новенький, Сэм, и убил.

— Мы не знаем наверняка, что он мертв…

— С Баркером у нас никогда не было сложностей. — Если они его убили, пусть Юэн арестует их! Он должен провести расследование.

— Это не его юрисдикция. Другой штат.

— Если он арестует и посадит Сэма, с остальными мы разберемся сами. Хайрам может собрать их всех и произнести речь…

— Не уверен, что у меня есть такое желание, — ответил Хайрам в явном смущении. — Потому что Сэм, в конце концов, не один.

— Он их лидер. Они его выбрали.

— Там есть еще двое-трое. Я не знаю имен, он называет их своими «адъютантами». И еще восемь-девять, может, десять человек, которые занимаются организацией всего этого… У меня где-то записаны их имена. Это надежная информация. Далеко не все работники, конечно, за Сэма, некоторые из них нервничают, и правильно делают; они работали на нас много лет подряд и знают, чего ждать, но с этими новыми идеямиш устроить стачку, проделав путь в тысячи миль в тряских колымагах, — еще бы, разумеется, они напуганны. Поэтому приходят ко мне, тайком. И сообщают информацию. Я практически уверен в ее достоверности, но штука в том, что все меняется ужасно быстро, и сейчас прямых сторонников Сэма, может, человек двадцать пять, а может, часть из них уже отпала, о, сколько можно толочь воду в ступе, уже битый час это обсуждаем…

— Стачка — это как война, это крайняя мера, никто не хочет бастовать, потому что пострадают все, — но если собственники не проявят благоразумия, если не согласятся поступить по справедливости…

— Вся беда в том, что они приехали впритык. В телеграмме, было сказано, что они «задержались по не зависящим от них обстоятельствам» — с каких это пор сборщики фруктов выражаются подобным образом!

— Это проделки Сэма, выкопал дурацкое выражение в каком-то журнале.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века