Carte blanche, Mr. Siemens (СИ)

Мои шаги сопровождаются отчётливыми ударами сердца. Достигая нужного этажа, я нахожу взглядом уже знакомую мне врачиху, что без лишних слов уже направляется в нашу сторону. И когда она подходит, я смотрю куда-то сквозь неё. Все её слова поглощает Наташа. Кажется, речь идёт о поставленном диагнозе, какой-то выписке, о ещё каких-то бумажках и о времени смерти. Странно, но ничего слышать я не желаю. Нэт и Лина уходят за врачом, а я остаюсь столбом стоять в коридоре, пока ноги не уносят меня до ближайшей лавочки. Медленно усаживаясь, я просто смотрю в пол. Я не плачу, не бьюсь в истерике, как совсем недавно, причем в этом же блядском коридоре. Мои руки попросту опускаются, а глаза всё также неизменно направлены в какую-то точку, которая постепенно перетекает в силуэт. Мужской силуэт.

Не роняя ни слова, блондин садится рядом, даже не соприкасаясь со мной.

— Я и по пальцам не смогу пересчитать, сколько близких я похоронил. — Без тени эмоций он решается заговорить, пребывая в полной уверенности, что сквозь заполонившую мою голову пустоту я услышу его голос. — Было горько, но теряя одного за другим, я приобретал кое-что другое. — Не могу сказать, что слушала его вполуха. И как подтверждение этому, чуть разворачиваю к нему голову. — Понимание того, что слезами и убийственной болью никого не вернёшь. Всё, что остаётся нам подвластным — это просто жить дальше.

Повлияли ли в какой-то степени на меня его слова? Я не знаю. Хотелось ли мне сказать ему, что не желаю его видеть? Тоже не знаю. Я ничего, чёрт возьми, не знаю. Не знаю, как вернусь домой. Как наберусь смелости однажды зайти в комнату уже покойной матери. Как вообще буду жить дальше. Ведь единственное, что не давало мне упасть духом последние дни — это мысль о том, что она пока ещё жива. Пока ещё...

Чёрт.

Я не могу. Я правда не могу. И я даже не представляю, где мне взять сил, чтобы послужить опорой для сестры. Как не стать для неё ходячим напоминанием о том, что её старшая сестра — бессильная плакса, желающая просто запереться в комнате или в доску напиться до беспамятства. Мне даже в какой-то степени становится жалко Наташу. Ведь именно она будет той, кто не позволит себе остаться в стороне, когда мне так плохо. Нам плохо. Я достаточно выучила её вдоль и поперёк, чтобы с уверенностью сказать, что она оставит меня одну, только если я сильно попрошу. Трижды попрошу. На коленях попрошу. И то, минут на пять...

С того самого момента моя жизнь начала напоминать мне девятый круг ада. О посещении школы я тогда вообще не думала, моя голова была забита похоронами. Родители Наташи пообещали помочь мне в организационных вопросах, ибо отчётливо понимали, что для несовершеннолетней девочки справиться с этим делом в одиночку будет настоящей пыткой. Но обзвон старых знакомых, выбор платья, места для похорон, и даже выбор гроба не так давили, как осознание того, сколько соболезнований мне придётся выслушать через пару дней. А мне ведь придётся столько держаться, слушая одного человека за другим. Слушая, как им жаль, но заведомо зная, что моя мать не вызывала у них ничего, кроме осуждения и жалости. И неприязни, разумеется. Противно стало даже от той мысли, что на похоронах соберётся вся эта шайка-лейка её знакомых алкашей, для которых наше с Линой горе будет ничем иным, как поводом напиться. Одним собутыльником больше, одним меньше, им то что. Главное — чтобы мелочи на водку хватало. Но вся эта суета по крайней мере не давала мне расслабиться. Хоть как-то, но я была при деле. Ведь неизменным оставалось одно: пока я в центре внимания, пока я принимаю помощь и соболезнования, пока я окружена хотя бы каким-нибудь движением, но после... После крышка гроба закроется, и все люди в одно мгновение испарятся. И останется тишина. Наверное, тогда я и постараюсь вспомнить слова, сказанные Мироновым на лавочке больничного коридора.

К счастью, или же к сожалению, эти дни пролетели очень быстро. Я настолько абстрагировалась от ситуации, что на самом деле заставила поверить себя в то, что из меня ушли все чувства. Молча, без лишних эмоций, я принимала помощь и соболезнования прибывших на церемонию похорон людей. Наглотавшись успокоительных, я стойко перенесла и церемонию прощания, включая и самый тяжёлый для нас с сестрой момент на кладбище. Всё было довольно скромно, ибо скопленных когда-то родителями матери денег едва хватало, чтобы рассчитаться в арендованной столовой.

И наконец это кончилось. Кончилась суета, кончилась безмерная лесть, кончилось всё.

Нас с Линой в этот вечер забрали к себе родители Наташи. И поужинав с ними в полной тишине, я искренне их поблагодарила, изъявляя желание пойти поспать. С пониманием кивнув, тётя Таня обняла меня, поцеловав в лоб и пожелав спокойной ночи.

Только спать мне совсем не хотелось.

Улеглись мы втроём в комнате Нэт, и дождавшись, пока все уснут, я тихо прокралась в коридор, бесшумно открывая дверь и оказываясь за пределами квартиры.

Я не знала, куда пойду. Я просто шла, покуда уставшие за весь день ноги несли меня по ночному городу.