- Прости, дитя, я, наверное, снова испугал тебя, - прошептал священник, разворачивая ослабевшую девушку лицом к себе; точно ребенка, прижал к груди и с любовью приглаживал черные пряди, задумчиво глядя в окно, за которым багровыми отсветами начинал разгораться закат. – Я не понимаю, что со мной. Одной мысли о тебе достаточно, чтобы я потерял голову… Я, кто мужественно противостоял соблазнам плоти даже в цветущей юности!.. Сейчас же вспыхиваю, точно сухая трава, не в силах противиться греховному зову. Ты единственное искушение, бороться с которым я не в силах. Из-за тебя я нарушил священные обеты… Но взамен обрел скоротечное счастье столь ослепительное, что, даже разверзнись подо мной адская бездна, не задумываясь сделал бы это снова. Что же за тайна сокрыта в тебе, красавица?.. Возможно ли разгадать чары, окутывающие тебя?.. Ты сладка, точно липовый мед, но даришь горечь, что пристала лишь полыни; ты танцуешь откровенно, будто солдатская девка, но душа и тело твои непорочны, как у самой Богоматери; ты, словно дикая кошка, готова пронзить кинжалом собственного мужа, вздумай он прикоснуться к тебе, и ты же, олицетворяя кротость и прощение, единственная готова проявить сострадание к несчастному горбуну, пытавшемуся похитить тебя…
- Он был лишь орудием, - едва слышно возразила Эсмеральда.
- Да, да, и все же… Кто же ты такая, моя маленькая ведьма?.. Ты сплошное противоречие, в тебе нет и намека на гармонию – и все же ты совершенна. Загадка, что таится в тебе, неразрешимее философского камня. Познать тебя – значит познать истину. Но чем ближе я к тебе, тем более невозможным представляется мне постигнуть суть самого прекрасного из Божьих творений и тем соблазнительнее становится эта недостижимая мечта… Однако, красавица, я ведь вовсе не об этом намеревался говорить, когда спешил сюда! У меня кое-что есть для тебя.
С этими словами он выпустил возлюбленную из объятий и быстро накинул на себя льняную сорочку. Затем отвязал от пояса сброшенной в спешке рясы довольно увесистый бархатный мешочек и высыпал на стол перед смущенно оправлявшей платье плясуньей несколько тяжелых браслетов. Глаза ее округлились от удивления:
- Это… это золото?.. – бедняжка даже не решалась коснуться тускло мерцающих драгоценностей.
- Литое. Вот этот инкрустирован черным жемчугом – эти переливающиеся бусины напомнили мне твои глаза… Ты ведь носила браслеты, я помню, как они звенели на твоих запястьях во время танца.
- Да, хотя, конечно, мои были вовсе не из золота; только в темнице у меня отобрали и их тоже! Не думай, будто я возьму твои подношения и буду и дальше тешить тебя своим телом!.. Я не продажная девка, и если бы не эта ужасная, бесчестная сделка, не этот болван Пьер…
Цыганка внезапно разрыдалась, закрыв лицо руками и утыкаясь головой в стену. Эта странная реакция оказалась настолько неожиданной для Фролло, что с минуту он просто стоял с потерянным видом, не зная, что сделать, что сказать, как успокоить эту девочку, горькие слезы которой рвали ему сердце. Не в силах терпеть более ее прорвавшегося, наконец, отчаяния, архидьякон Жозасский упал на колени, точно пред иконой, обнимая колени своей несчастной жертвы и умоляюще глядя снизу вверх:
- Девушка, я и в мыслях не имел оскорбить тебя!.. Ты видишь, я на коленях пред тобой, как самый преданный из слуг! Если мой подарок так огорчил тебя, я прямо сейчас пойду и отдам его первому встречному! Или – хочешь? – утоплю в Сене! Что угодно, только не плачь, только взгляни на меня!.. Поверь, мною двигало единственно раскаяние, я мечтал хоть как-то искупить свою вину перед тобой, все, что ты вынесла из-за меня – суд, темницу… пытки… Я так виноват перед тобой, я причинил столько зла – а взамен ты подарила мне Рай на земле. Дар, который ты отдала мне, – бесценен! Все золото мира не стоит его. О, если ты только скажешь мне, чем я могу порадовать тебя?.. Я сию же секунду выброшу проклятое золото, только улыбнись!.. Я и не думал нарушать наш уговор и против воли держать тебя здесь дольше завтрашнего рассвета – это был только подарок! Но, если он не по душе тебе, я избавлюсь от него тотчас!..
В тот же миг он порывисто вскочил и начал судорожно засовывать злополучные браслеты обратно в мешочек. Утерев слезы и отчаянно шмыгнув носом, Эсмеральда удивленно оглянулась. Поняв, что никакой провокацией здесь и не пахнет, и монах действительно поспешно одевался, желая как можно скорее избавиться от расстроивших возлюбленную вещиц, девушка спросила все еще подрагивающим от слез голосом:
- Так ты действительно не заставишь меня остаться здесь?..
- Только до рассвета, - выдохнул Клод, почувствовав перемену в ее настроении.– Потом ты вольна уйти, как я и обещал.
- Но эти… эти украшения – они ведь стоят целое состояние! Ты, правда, их выбросишь?..
- Они не стоят и одной твоей слезинки, красавица, - печально отозвался мужчина, нерешительно касаясь еще мокрой щечки.
- Это очень красивая работа. Но цыганке не к лицу носить такие дорогие браслеты.