— Это что ж такое нешуточное говорите? — хитро спросила мать, присаживаясь к дочерям.
— Да вот, — улыбаясь, сказала Настёна, — говорим, что нашему Берегу и Купала не Купала. Ни тебе на игрище, ни…. До седой бороды будет ходить холостой и бубнить бу-бу-бу-бу…
— Ну, уж не над вашими ушами будет это бу-бу-бу, — с укоризной ответил Берег, — как бы на следующий год мы с матерью вдвоём не остались на Купалу.
Мать хитро посмотрела на дочерей и ответила так:
— Ничего, сынок, им время про то думать…
Время — не время, а Берег всё равно решил разведать, с кем это гуляла в купальскую ночь Дарья. Вечером, против всех своих привычек, пошёл он по игрищам. Долго гулял, глядя на всеобщее веселье, а младшей сестры так и не нашёл. Несколько раз мимо него в весёлом хороводе проносилась Настёна, позже подбегала и с Егором, понуро красневшим при встрече с будущим родственником, даже подсылала подруг, чтобы те затянули брата в игры, но у них так ничего и не вышло.
Вскоре Берег как-то незаметно исчез. Вдали от посторонних глаз он дворами пробирался к околице, потом к лесу. Будто лисица за деревенскими огородами, беззвучно перебегая из-за куста за куст, он следил за замеченной им Дарьей. Сестра же в этот миг была слепа и беспечна, впрочем, как и все влюблённые на белом свете. Очень скоро Берег узнал её тайну…
Будто сам не свой появился он после того на игрище. Влетел в хоровод, скакал, смеялся, даже поцеловал подругу Настёны, скромную тихоню Всенежу. Веселей и бездумней Берега в этот вечер не было никого.
Подруги его ошарашенной сестры становились в очередь, наперебой выпытывая у неё, как бы сегодня подобраться к Берегу. О, бедная Всенежа! Она едва не лишилась чувств, когда шальной купальский вихрь вынес княжеского гридня к ней вторично, и во второй раз его горячий поцелуй обжёг ей губы.
[i] Бог Ний — покровитель водных просторов.
ЛАРЬ 3 КЛУБОК 9
КЛУБОК 9
Недели за две до той самой купальской ночи в Еменце разворачивался ежегодный торг. Каждый раз народу для такого небольшого печища собиралось очень много. Вроде и Полоцк недалеко, и место не ахти какое, а съезжалось на местный кирмаш чуть ли не полмира. Везли, несли, волокли всё и отовсюду. Ещё с рассвета торгового дня тянулись лесными тропами обозы. Казалось, что всё это многолюдье весь год пряталось где-то рядом в кустах или меж деревьев вблизи от печищ, а теперь, услышав клич, спешат на торг, будто комарьё на свет.
В страшной толчее и гомоне Еменецкого торга легко было затеряться любому человеку, но только не одинокому казаку из веров по имени Чабор. Ему и надо-то было всего разузнать, что тут к чему, да раздобыть чего-нибудь поесть. Уж, казалось бы, безобиднее затею и придумать трудно, но даже из неё обратно в лес к Тарине и Водару Лесной чудом вернулся живым и здоровым.
Благодаря одежде, подаренной Маклаем, Чабор ничем не отличался от окружающих. Речь его была учтивой, а цена, которую он согласен был заплатить за нужный товар, высокой. Тем сильнее было недоумение молодого витязя по поводу такого сильного раздражения торговцев. Вер едва унёс ноги от неприятностей.
Словно охотящийся волк, осторожно пробирался он лесной чащей подальше от торжища и горестно рассуждал над тем, что же всё-таки там произошло? Можно было списать взрыв эмоций на то, что язык веров и кривичей заметно отличается. «Может быть, я сказал ненароком что-нибудь обидное? — думал Чабор. — Наверное, нет... — отвечал он сам себе. — Ведь не успел я и рот открыть, а этот лысый мужик, что продавал хлеб, взбеленился. И почему это вдруг весь народ, глядя на это, грозно двинулся на меня? М-да. Хоть и не к лицу это вою, а пришлось дать дёру, чтоб дров не наломать»…
Правы были Сверамор и Маклай. Веров тут отчего-то не жалуют, и, судя по всему, судьба Чабора, за которой послал его сюда Вершина — умереть в полоцких лесах либо от голода, либо от каких-нибудь незнакомых ягод…
— Ну что? — лениво спросил сайвок, щурясь от солнечного света и глядя на приближающегося друга. — По всему видать, глухо, как в протравном колодце? …Купить не сподобился, так хотя бы украл краюху хлеба, что ли? Это ж надо, с полной мошной денег, а пришёл пустым. Знал бы Маклай, ни за что бы не давал тебе такую щедрую плату за ратный труд.
Чабор, густо покраснев, молча присел рядом со своими спутниками, мирно отдыхающими посреди широкой лесной поляны. Он бережно вынул из-за пазухи ароматную свежую ватрушку и положил её на живот спящей Тарине.
— Ой, умру, — откинувшись на спину, рассмеялся сайвок, — что делается, люди! Чабор ватрушку спёр!
Царевна открыла глаза. Это дразнящий запах свежей сдобы вырвал её из цепких лап тяжёлого сна. Она присела, поднесла ватрушку ко рту, вдохнула полной грудью сладкий её аромат, после чего разломила аппетитное угощение на три части.
— Куда? — возмутился сайвок, — он пока нёс, с десяток таких ватрушек умял, а то и больше. Гляди, гляди, как краснеет! Видно, правду говорю…