Чада, домочадцы и исчадия

Говоривший оказался не так внушителен, как его бас. Могла бы не вставать —  все равно оказалась бы выше странно одетого мужичка ростом мне до колена.

—  Какая я тебе “хозяйка”? —  спросила я, и сама удивилась, до чего холодно прозвучал мой голос.

А мужичок и вовсе испуганно икнул:

—  Так эта… наследная!

Да? Ну и кто же мне так наследил?

—  Ты кто такой? —  получилось еще холоднее, чем в прошлый раз, но…

Но иначе мне тоже хотелось икнуть: мама, что это? Кто это? Где я?!

Очень хотелось все же сесть на пол и заорать. В идеале —  еще и закрыв глаза ладонями!

—  Домовой я, матушка! —  степенно огладив бороду, приосанился мужичок. —  Гостемил Искрыч!

—  Чей? —  в детективных сериалах этот прием используют суровые опытные следователи. Задают преступнику разными словами одни и те же вопросы, и ждут, не вылезет ли наружу правда?

Но мой “преступник” оказался покрепче сериальных лжецов. Он своей версии держался крепко:

—  Так твой, матушка ведьма! Ты тут всему хозяйка —  а я, стало быть, твой домовой!

Я обвела окрестное хозяйство взглядом потомственной горожанки: сени, заставленные горшками, русскую печь, прялку в углу...

Да.

Да-а-а...

Не повезло тебе, Гостемил Искрыч!

Промолчала. Сжала губы и с усилием промолчала. Старая привычка: еще подружка Лялька, блестя на меня цыганским черным глазом, приговаривала:

—  А тебе, Ленка, сестренка, в сердцах надо молчать!

Да я и без нее знала, что характер у меня такой… Если сгоряча рубить начну —  полетят клочки по закоулочкам.

Так что промолчала. Не потому, что боялась пожалеть. Просто… Не время.

Домовой, тем временем, посмотрел, куда и я: на сени, на печь, на прялку…

—  Не гневайся, матушка-ведьма! Запустил я хозяйство, ой, запустил! Виноват! Исправлюсь! Сама знаешь: тяжко домовому без хозяев в доме, руки опускаются, жить не для чего становится! Вот как старая хозяйка сгинула, так я и…

Я слушала его с каменной физиономией. Я умею удерживать каменную физиономию в любых ситуациях: когда меня ругают, когда мне исповедуются, когда боюсь, когда изумляюсь, когда не понимаю, что происходит, когда всё сразу.

Меня за это считают очень умной и крутым специалистом.

Каменная физиономия — залог моей хорошей репутации.

—  Ты пожалуй к столу, отобедай честь по чести! —  суетился Гостемил Искрыч. — Всё исправлю, увидишь!

Мне было что сказать на тему, где я видела и исправления, и эту отдающую сказками реальность, но вместо этого я вздернула голову повыше, выпрямила спину посильнее и пошла, куда ведут. К лавке с мягкой подушечкой. К столу.

Скатерть плеснула краями, как птица крыльями,  и застелила стол гладенько, без единой складочки. Домовой старался, заставлял стол разносолами, горестно сетуя, что, дескать, не ждал, не готов и нет ему прощения, а в моей голове скреблась назойливая мыслишка.

А что, если это не черепно-мозговая травма?

Вода здесь мокрая, а щипок —  я тут же проверила и зашипела, потирая пострадавшее место —  болючий.

Почему в моем бреду я не возглавляю гигантскую корпорацию или не вернулась в прошлое, и не отбила Витьку из 11-го “Б” у гадины-Олеськи и не разбила ему либо сердце, либо нос?

Я же никогда не мечтала о сказочных мирах —  так с чего бы моему бреду принимать столь причудливую форму?

И это заставляло относиться к происходящему не только с изумлением, но и с осторожностью.

Что там в сказках говорилось про еду? Напоят, накормят, спать уложат, а потом - на лопату и в печь? Ну нет уж, от печи лучше отбиваться на бодрый голодный желудок! У меня с голоду и прыткость повышенная и злость тоже.

Под носом сразу же одуряюще запахли грибы в миске, пряно и кисленько. Насыпанный с горкой творог показался вдруг нестерпимо привлекательным, и ложка из него торчала как-то особенно соблазнительно. Из деревянного кубка потянуло медом и ягодами…

Пальцы так и тянулись к этому гастрономическому богатству и я решительно опустила руки на колени: нет уж.

Мало ли. На всякий случай.

Домовой совсем поник, и перед ним стало даже стыдно: видно же, что мой отказ обижает сказочное создание, но…

В печь все равно не хотелось.

—  Не бери близко к сердцу, Гостемил Искрыч. Не голодна я.

Он лишь головой покачал горестно.

—  Не утешай, матушка. Сам знаю за собой вину!

Матушка!

Матушка!!!

Меня! Девицу двадцати трех лет от роду в самом расцвете сил этот мужичок с ноготок “матушкой” зовет. Внутри мговенно зазудело чисто женское “дайте мне немедленно зеркало!” — убедиться, что годков не прибавилось, нос не отрос, и еще чего не.

Нос я на всякий случай пощупала, ничего подозрительного на нем не обнаружила, и снова огляделась по сторонам, однако с зеркалами в избе была явная напряженка.

— Я, Гостемил Искрыч, прогуляюсь пойду, подышу значит, свежим воздухом, аппетит авось нагуляю…

Выскользнула из-за стола и бочком-бочком вдоль стеночки на улицу, совершенно забыв, что там бушует гроза.

Гроза бушевать тоже забыла.

Я несколько мгновений глазела на яснейшее, прозрачнейшее небо пронзительной синевы, поморгала и, тряхнув головой, двинулась на осмотр владений.

Хотя какие владения?

Не владения то мне!

Никакая я не “хозяйка”! Я домой хочу!