Чагин

По вечерам они иногда читали вслух. Начали с «Робинзона Крузо», это было предложение Веры. Чтение и стало главной болью Чагина, ведь на месте Дефо он неизменно представлял себя. Иногда ему снилось, как в течение трех дней он стоит, прикованный к позорному столбу. Таково было наказание Дефо за одну из самых сомнительных его мистификаций. Две соединенные колодки с отверстиями для головы и рук. Все имели право бросить в него чем угодно. И бросали.

В выходные нередко ездили за город. В таких случаях Вера просила Исидора подготовиться и прочитать на природе, запомнив, пару-тройку глав. Она говорила, что это избавляло от необходимости носить с собой книгу. На самом деле (и Чагин это знал) Вера всякий раз наслаждалась его удивительным даром, использовала любой случай, чтобы заставить память Исидора играть новыми красками. Порой ему казалось, что Вера любит не его, а этот дар.

Когда «Робинзона Крузо» дочитали, Чагин вздохнул с облегчением. Следующим чтением — его выбрала опять-таки Вера — стали «Старосветские помещики».

Она тогда сказала:

— Это — повесть о великой любви.

— Ты бы хотела, чтобы у нас была такая? — спросил Исидор.

Вера задумалась.

— Мы — другие, и любовь у нас другая. Я бы хотела, чтобы она была такой же сильной.

* * *

Это место из Дневника я прочитал Нике. Спросил, равняясь на Исидора:

— Что ты думаешь о нашей любви?

— А ты уверен, что у нас — любовь?

Холодный душ. Что тут скажешь — по крайней мере, честно. Я и в самом деле не был уверен, что у нас любовь. А — что? Случайность? Если бы не крыса…

Да, собственно, дело не в крысе. У Ники — трудности, ей нужна поддержка, а я готов поддержку оказать. По большому счету, не такая уж я для Ники находка. Но сейчас мы оказались нужны друг другу.

Протекал своего рода медовый месяц, размеренный и лишенный безумств. Неожиданно для нас состоялось и свадебное путешествие. Это была поездка в Тотьму.

Я уже говорил, что Исидор умер в Тотьме. Приехав в этот городок, снимал комнату. О том, почему он поехал именно туда и что там делал, ничего не известно. О Тотьме вспомнил директор. Он позвонил в тамошний краеведческий музей, и по его просьбе в Тотьме нашли чагинскую квартиру.

Музейные сотрудники встретились с квартирной хозяйкой Исидора. Да, жил у нее Исидор Чагин, а потом умер. По утрам ходил гулять, а днем писал что-то. Тихий такой жилец. Можно сказать, кроткий. Остались ли от Чагина какие-то бумаги? Да, остались. Что бы она сказала, если бы приехал сотрудник Архива и посмотрел их? Сказала бы: пусть смотрит.

Отправляя меня в командировку, директор был краток:

— Поживете в монастыре — сейчас это гостиница музея. Желаю вам плодотворного отшельничества.

— Если не возражаете, я поеду не один.

— Не возражаю, — ответил директор. — Но вы должны понимать, что так не станете отшельником.

Упущенный шанс. Я изобразил сожаление.

На поезде мы добрались до Вологды. Вагон был полупустым, в купе мы ехали одни. Звенели ложки в стаканах, туда-сюда ездила дверь — из-за неисправного замка она не закрывалась. Я не Исидор, и подробные описания мне даются труднее. Передам лишь общее настроение: было уютно.

На вологодском вокзале мы сели на автобус до Тотьмы. Если мне не изменяет память, ехали четыре часа. В Тотьме нас встретила сотрудница краеведческого музея, отвела в Спасо-Суморин монастырь и вручила изданный музеем путеводитель.

Когда мы разместились, позвонил директор:

— Всё в порядке?

— Нам дали келью на двоих.

— Сомнительное решение, — вздохнул директор. — Остается надеяться, что вы не свернете с правильного пути.

— Это исключается: теперь у нас есть путеводитель.

Перекусив в гостиничном буфете, мы отправились на квартиру Чагина. Хозяйка, Варвара Феодосьевна, по-северному окала:

— Погода кака-то мерзка…

Мерзка. Ветер с мелким дождем.

Она угостила нас чаем.

Варвара Феодосьевна — нос картошкой, коса-плетенка — напоминала какого-то сказочного персонажа. Сколько ей было лет (веков)? Как определить — по годовым кольцам? У фольклорных героев нет возраста.

Она показала нам стопку бумаг на подоконнике:

— Цифра сплошная…

Я стал просматривать записи лист за листом. Сначала это были действительно только колонки цифр. Казалось, Исидор взвешивал возможности своей памяти. Но на листах были и подсчеты. Иногда появлялись слова: «Где гармония чисел? Пока не вижу». Еще: «Сумма цифр — 5 508. Год рождества Христова от Сотворения мира». Судя по отдельным датам, эти бумаги Исидор привез с собой.

Мало-помалу слова вытеснили цифры.

«Дрова в сарае отсырели. Когда горят, на срезе выступает влага. Трещат. Громко».

«Иркутск. В июне цветут тополя, в городе метель. Полез (кто?) на тополь за сережками. Обломилась ветка — упал. Летел с большой высоты, метров, думаю, семь. Приземлился на ноги — сначала на левую, потом на правую. Но человек же не кот, ему лучше не на ноги, а на бок падать. Все к нему бегут, а он: дайте дух перевести. Потом отец его выбежал и стал хлестать по щекам за то, что тот обе ступни раздробил».

«Услышал от сотрудницы Архива: ля-ля-тополя. Зачем она это говорит?»