Чагин

Со временем, однако, случился и пожар, на котором явил я беспримерную стойкость. По результатам данного ЧП был произведен в чин начальника пожарной охраны — на место бывшего начальника, на том же пожаре сгоревшего. Вступая в должность, изумлялся я превратностям судьбы: один на пожаре сгорает, а другой, напротив, на нем же возрождается к жизни, как феникс из пепла. Опять же парадокс. Впоследствии служба моя была переименована в гражданскую оборону. Был я в целом доволен, потому что отчего же быть здесь недовольным, но мечта моя была о другом.

Познакомился я однажды с товарищем из службы внутренней безопасности библиотеки и захотел в нее влиться. Начальник же службы Егор Ильич, ощутив это мое желание, сказал мне:

— И думать о том не моги, ибо служба сия требует особой выучки и знаний. Лучше женись.

Жениться я не мог ввиду характера военных увечий, о чем ему доподлинно было известно, поскольку, выражаясь иронически, добрые вести не лежат на месте. Совет же его жениться был дан мне единственно с целью уколоть в чувствительную точку.

А потом на место Егора Ильича пришел Николай Петрович. Взять он меня не взял, но обучил ведению допросов и обысков, каковые я и производил в минуты его особой занятости. Период моего увлечения книгами также совпадает со временем нашего знакомства и — что ж, если угодно — падением на ступеньке. Но ведь я стал не только читать. Стал — не побоюсь этого слова — писать.

* * *

Такое желание рано или поздно приходит в голову всякому читающему человеку, ведь, если вдуматься, тот, кто умеет читать, умеет и писать. В один прекрасный день читающий бросает вызов пишущему, словно бы говоря: глубокоуважаемый автор N, вы написали бессмертное стихотворение (поэму, роман), но отчего, ради всего святого, вы считаете его непревзойденным? Не посещала ли вас мысль, что на основе вашего произведения будет создано что-то еще более непревзойденное? Несколько более бессмертное?

В порядке здоровой конкуренции случилось мне создать одно художественное произведение. В своем творчестве я отталкивался от двух довольно известных шедевров, которые, как мне кажется, внутренне близки. Эту вещь я отнес редактору библиотечной стенгазеты Иоахиму Бернгардовичу Корхонену. Со свойственной мне скромностью признался ему, что подверг два распространенных текста улучшению.

— В Переделкино обращались? — хмуро спросил Иоахим Бернгардович. — Там консультируют.

— А как же! — улыбнулся я одними губами. — В ответ на присланный запрос было мне указано, что подобным методом уже созданы такие художественные произведения, как «Гамлет» и «Песнь о вещем Олеге». Меня это, однако, не обескураживает.

Иоахим Бернгардович бросил на мое сочинение беглый взгляд:

— Что-то не пойму я, Николай Иванович, вашего жанра — стихотворения это или проза?

— Стихотворения в прозе, — отвечаю.

— Намекаете на влияние Тургенева?

Не подозревая о таком влиянии, я ответил уклончиво:

— Намекаю на то, что среди прозы нет-нет да и попадаются стихотворения. Скажем так: там, где мысль моя не укладывалась в рифму, стихотворные строки были продолжены прозой.

— Так, — сказал Иоахим Бернгардович, просмотрев принесенный текст с новым вниманием. — Вижу один зарубежный источник и один наш, отечественный. Отечественный — это, понятное дело, «Ленин и печник», что же еще? А зарубежный… Не подсказывайте! Неужто — «Лесной царь»?

— В самую точку! Иоганн Вольфганг фон Гёте.

— И вы их, значит, объединили.

— И я их, значит, объединил, — подтвердил я.

— Заодно вы включили в свое произведение и литературную критику. — Иоахим Бернгардович побарабанил пальцами по столу.

— Я подумал: ну зачем, спрашивается, читателю где-то разыскивать критику, когда я могу включить ее в мое произведение.

В немногих словах о самой вещи. Начинается она так же, как у Твардовского, — чуть только другими стихами. Печник встречает Ленина на покосе («Кто велел топтать покос?»), ну и приступает, как положено, к ругани. Когда же за печником приезжают красноармейцы, решил я действие чуть обострить.

Попав в Горки к Ленину, печник ожидаемо чинит печь. Затем, улучив минуту, бежит. Теперь, рассуждает он, когда вождю нет в нем больше надобности, его аккурат и пустят в расход. Печник предвидит погоню, но на оптимистический лад его настраивают некоторые сведения из античности:

Тягу дал печник со страху,
Кривоног, сутул и хил.
Он слыхал, что черепаху
Не сумел догнать Ахилл.

Ленин же, обнаружив отсутствие печных дел мастера, немедленно бросается в погоню. Не то чтобы ему этот печник так уж был нужен — скорее, по привычке. Здесь уже проглядывается влияние Гёте:

Ленин толк в погонях знает —
От охранки столько лет
Убегал он. Разгоняет
Черный свой мотоциклет.