Читаем Чагин полностью

Я произнес проблемное слово беспрецедентное количество раз, но ведь и случай был беспрецедентным. К счастью, ничего ломать не пришлось. Сохранивший присутствие духа студент Серов осмотрел дверь, затем достал из кармана перочинный ножик, просунул его в щель и откинул наброшенный изнутри крючок. Первым в туалет вбежал Колотов. Устремившись за ним в едином порыве, все мы застыли в немой сцене. Окно туалета, выходившее в сад, было открыто. В том, что оно легко открывается, я накануне убедился лично. Мне было больно смотреть на Колотова, проливавшего слёзы над писсуаром, но открыться я ему не мог. Просто не имел права.

Конечно, это событие омрачило нашу поездку — хотя бы в том отношении, что до самого возвращения в Москву все, включая Беспалову, посещали туалет в сопровождении Константина. Думаю, что и сам сопровождающий где-то был этому не рад. Ссутулившись, он всякий раз становился лицом к окну и почти не смотрел на сопровождаемого.

Чтобы как-то его утешить, я обещал засвидетельствовать, что им была проявлена максимальная бдительность. Сказал, что всю ответственность беру на себя. Впрочем, в каком-то отношении поездка в Лондон оказалась для Константина счастливой. Полученная в ней прививка коллективизма дала свои плоды: по возвращении в Ленинград он женился на Беспаловой.

* * *

Всё сложилось ровно так, как и предусматривала операция «Биг-Бен». Исидор беспрепятственно достиг министерства иностранных дел, попросил политического убежища и, вопреки моим опасениям, был понят.

Спустя неделю Чагина подвергли обычной в таких случаях проверке и предложили подробнейшим образом рассказать свою биографию. Дознание вел через переводчика офицер Барлоу. Время от времени он останавливал Чагина и просил некоторые детали, если можно так выразиться, детализировать. Сочиненную мной легенду Исидор знал назубок.

Родился на окраине Иркутска в семье ссыльного — упоминание о ссыльном должно было, на мой взгляд, расположить дознавателей к беглецу. Страдал, живя в нищете. Рано лишившись отца, пошел учеником токаря на завод. Что запомнилось из детства? Самодельные книжные полки — у его семьи была хорошая библиотека (Исидор кратко прошелся по списку). Откуда взялись книги у ссыльного? Были подарены другими ссыльными. Пытливым ли ребенком рос Исидор? Да, очень пытливым. Несмотря на возражения матери, время от времени листал стоявшие на полках книги. Влюбившись в поэзию Серебряного века, начал писать стихи. После смерти матери отправился в Ленинград, где поступил на философский факультет университета. Интерес к философии был также рожден книжными полками отца.

Подробности жизни в Иркутске Исидор описывал в присутствии человека из Иркутска. Его задачей было подтвердить точность деталей. За бесстрастными строками первой чагинской шифрограммы я видел его непреодолимое отвращение к предателю Родины. Уточняющие вопросы тот задавал неуверенно, а голос предателя предательски дрожал.

— Кто такой бабр?

— Бабр есть мифологическое животное, распространенное в Иркутске.

— Недалеко от вашей школы находился дом жестянщика Тараканова. На воротах имелась надпись, выполненная по жести. Что она гласила?

— Гласила: «Счастье есть».

— Счастье было? — спросил офицер Барлоу.

— Сейчас мне кажется, что было, — ответил Исидор.

— Лучше я переведу, что не было, — предложил переводчик.

— Ну, тогда получается, что не было.

— Опишите дом вашего детства.

— Дом моего детства был деревянным, а стена его, выходившая на реку Ангару, обнаруживала некоторый наклон, год от года увеличивавшийся. Во дворе стояла старая колонка, из которой мы брали воду — кроме тех нередких дней, когда вода замерзала. В такие дни мы с соседскими детьми играли в сенях в подкидного дурака, дурак же должен был выйти во двор и поцеловать колонку. Губы его примерзали к металлу.

— Какая бессмысленная жестокость! — воскликнул Барлоу. — Он ведь мог повредить губы!

— Кто, дурак? — переспросил Исидор. — Так ведь и повреждал. Мы потом ему их маслом мазали. Подсолнечным маслом, понимаете?

Офицер кивнул. Подошел к окну и, рассматривая кого-то на улице, спросил:

— Вы бежали через окно в туалете?

— Да, сэр.

— Такое? — Барлоу двумя руками взялся за шпингалеты, и створка со скрежетом поехала вверх. — Мне для протокола.

— Да, такое. У нас другие окна.

Не оборачиваясь, офицер спросил:

— Каковы побудительные мотивы вашего побега?

За его спиной иркутский предатель скроил страшную рожу. Подсказывая Исидору правильный ответ, он нарисовал в воздухе пятиконечную звезду, а затем двумя указательными пальцами изобразил на голове рога. Переводчик смотрел на него с нескрываемым удивлением.

— Побудительные причины? — переспросил Исидор. — Это, наверное… Скорее всего…

— Отсутствие счастья? — задумчиво спросил Барлоу. — Отсутствие счастья и бессмысленная жестокость. Вполне весомые причины для побега. Интересно, что у нас то же самое. И куда, спрашивается, бежать нам?

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги