Чагин

Поначалу англичанин как бы ничего не заметил. Когда же Исидор стал пересказывать разговоры с отцом о кладке дровяной печи (печи ложим), лишь недоуменно его поправил:

— Бог мой, но ведь вашего отца уже не было в живых!

— Для Бога все живые, — сказал Исидор, подумав.

— Допустим. Но как, позвольте спросить, это соотносится с реальностью?

— Элементарно, Барлоу. Читайте «Гамлета».

Поправка офицера на рассказ Исидора не повлияла. Граница между написанным мной и жизнью самого рассказчика пала. Читая донесение Чагина, я изумлялся тому, сколь похожи биографии разных людей — моего, скажем так, отца, и отца Гамлета. Далее следует повествование, к которому ваш покорный слуга уже не имеет отношения.

Над деревом кружат вороны, умные и злобные птицы. Из густой кроны раздается отчаянный писк котенка. Вороны рассматривают его как свою добычу. Они пикируют на котенка, норовя клюнуть в темя, чтобы сбросить на землю. Среди ветвей и листьев им его клевать (Чагин ищет подходящее слово) не с руки.

Рассказчику тринадцать лет. Он пытается отогнать ворон и бросает в них камни. Камней на месте происшествия немного, так что приходится следить за их падением, чтобы использовать повторно. Иной раз упавшие камни нужно искать, что отнимает время. Пользуясь этим, вороны успевают провести очередную атаку. Исидор осознаёт всю бесполезность своих действий. Он не может находиться под деревом весь день. Стоит ему уйти, как вороны котенка заклюют.

Мальчик лезет на дерево. Котенок сидит довольно высоко и, когда спаситель до него добирается, идет к нему не сразу. Боится. Наконец Исидору удается схватить его и посадить себе на плечо. Котенок впивается в плечо когтями. Придерживая котенка, мальчик начинает спускаться. Ощущает его живое тепло, на которое посягнули вороны.

Спускается медленно. Ужасно медленно, потому что для спуска свободны лишь одна рука и ноги. Разъяренные вороны кружат теперь над ним. Мальчику становится страшно: он даже не может от них защититься. Сдирая кожу, съезжает по стволу вниз, но вороны продолжают преследование. Прикрыв голову рукой, Исидор бежит в сторону дома.

Увидев его, мать ахает: майка сына в крови. Обработав ссадины йодом, она принимается за котенка. Рану на его голове также прижигает йодом и накладывает бинт. Несколько дней котенок живет у них. Бинт он то и дело сдирает. Исидор не помнит, куда потом этот котенок делся.

Мать ругает мальчика, говоря, что вороны могли выклевать ему глаза. Могли. Юный Чагин и сам это понимает. Все последующие дни мальчик, запасшись камнями, выслеживает ворон. Птицам удается уворачиваться от камней, и оттого Исидорова ненависть только крепнет. Найдя раздвоенную ветку, он приматывает к ней изолентой авиационную резинку. Непонятно, почему она авиационная, но это слово придает рогатке силу настоящего оружия.

Охота Исидора на ворон принимает характер воздушного боя. Он бьет по птицам скобами из жесткой проволоки. При попадании вороны отвратительно вскидываются, но большого урона обстрел им не наносит. С тех пор, испытывая к воронам жгучую нелюбовь, он чувствует столь же жгучую любовь к котам.

— Снимаю шляпу, — сказал Барлоу.

Чагину подумалось, что сейчас он, должно быть, спросит его о Синайском кодексе. Англичане всегда снимают шляпу, когда о нем заходит речь. Офицер, однако, неожиданно предложил вернуться к ночному костру. И опять Исидор описал блики пламени на лицах, и ощущаемый спиной холод, и многоводную Ангару, поскольку это было и в его жизни. Перечисляя же присутствовавших в тот знаменательный момент, он назвал следующие имена: Коробкина Вера, Долгих Геннадий, Семиглазова Капитолина, Нигматулин Рамиль и Заславская Анна.

— Ваше окружение менялось в течение ночи? — спросил англичанин, пометив что-то в своей папке.

Исидор кивнул.

— Вся моя жизнь состояла из смены окружения.

Без всякой связи с предыдущим Барлоу спросил:

— Вы любите Лонгфелло?

Что это было — намек на историю с английскими студентами?

— «Если спросите — откуда эти сказки и легенды…» — начал было Исидор.

— Достаточно, — прервал его Барлоу. — Прозвучал тот вопрос, который я хотел поставить вам. Эти сказки и легенды…

Не дав Чагину возможности ничего сказать о Лонгфелло, Барлоу тут же задал новый вопрос:

— Вы интересуетесь Синайским кодексом?

Чагин помолчал.

— Не так чтобы очень. Не более, чем все остальные.

— Все остальные им вообще не интересуются. А вас в одну из ночей видели в библиотеке направляющимся к месту его хранения. Точнее, видели спину идущего, но у меня есть веские основания полагать, что это были вы.

Британец не торопясь набил трубку. Раскурив ее, выпустил клуб дыма. Каждое действие несло отпечаток театральности. Полюбовавшись произведенным впечатлением, он сказал:

— Мы сидим с вами уже четыре с половиной часа — и всё не можем установить истину.

— Выпускаемые вами кольца, — произнес Чагин задумчиво, — я воспринял как приглашение к длительной беседе, ибо круг — символ вечности. Только так мы и сможем достичь полноты истины.