Чагин

Чагин медленно назвал десять разных номеров. Зал выдохнул и зааплодировал.

Когда после представления мы с Исидором сидели в гримерке, в дверь постучали. На пороге стоял толстяк в костюме-тройке.

— Простите за беспокойство. Я принес вам справку о доходах.

— Ознакомьтесь с документом, Исидор Пантелеевич, — сказал я строго.

Просмотрев бумагу, Чагин молча передал ее мне.

Предъявителем оказался Пирожников Иван Сергеевич. В графе заработная плата была указана довольно круглая сумма. Но не она нас с Исидором поразила.

В графе место работы и должность стояло: Ленгосэстрада, директор.

Помолчав, я спросил:

— Мне завтра на работу… выходить?

— Непременно выходите. — Новый директор похлопал меня по плечу. — Непременно.

Когда дверь за ним закрылась, я спросил у Исидора:

— Как ты думаешь, почему он меня не уволил?

К этому времени мы уже были на «ты».

— Тогда ему пришлось бы тебя снова трудоустраивать, — сказал Исидор. — Он же слово дал.

* * *

Круг общения Чагина в эти годы узок. Впрочем, он никогда и не был широк.

Кроме меня в него входили профессор Спицын, который обследовал Исидора, и продолжавший его опекать Николай Петрович.

Николай Петрович однажды пригласил нас с Исидором на рыбалку, и мы ездили на Залив.

Встретиться договорились у Технологического института. Исидор предупредил меня, что Николай Петрович никогда не опаздывает, и мы приехали чуть заранее. Николай Петрович прибыл действительно минута в минуту. На стареньком «Москвиче» с привязанными на крыше удочками.

Рядом с водителем сидел еще один пассажир, которого Николай Петрович представил как Николая Ивановича. По тому, как Исидор с ним поздоровался, я понял, что они знакомы. Николай Иванович не проявлял никаких эмоций и держался несколько отрешенно.

— Николай Иванович, — он подал мне прямую ладонь. — Частное лицо.

Всю дорогу он по преимуществу молчал, ограничиваясь короткими замечаниями.

Говорил Николай Петрович.

Он рассказал нам, что Залив — пресноводный, и рыба в нем — пресноводная. Причина в том, что река вымывает из Залива всю соленую воду. Нева, вообще говоря, обладает огромными запасами воды.

— Можно сказать, полноводна, — медленно произнес Николай Иванович.

Николай Петрович сообщил также, что Нева, с точки зрения гидрологии, не река, а естественный канал между Ладогой и Финским заливом. У Невы нет весеннего разлива. Наводнения случаются осенью, когда балтийский ветер задувает ее обратно в русло.

— Снимаю шляпу, — откликнулся Николай Иванович.

Когда мы приехали на место, Николай Петрович вытащил из багажника резиновую лодку. Мы надували ее по очереди металлическим насосом с деревянной ручкой.

Последним качал Николай Иванович. Его обращение с насосом показалось мне необычным. Поднимая и опуская ручку поршня, руки его почти не двигались. Зато в коленях сгибались ноги. Так, приседая, Николай Иванович накачал лодку до нужного объема.

Плавсредство оказалось небольшим, и ловить с него можно было только двоим. Первую пару составили Чагин и Николай Иванович.

Чтобы они не упали, Николай Петрович велел рыбакам сесть и плавно оттолкнул лодку от берега. Исидор никак не мог разобраться с веслами, и Николай Петрович терпеливо объяснял ему, как правильно ими орудовать.

Между тем Николай Иванович, находившийся на носу, встал. Лодка начала раскачиваться. Все, включая Чагина, смотрели на него с тревогой.

Николай Иванович стоял, как впередсмотрящий.

Как Колумб, увидевший землю, ошибочно принятую им за Индию.

Видя, как неустойчив Николай Иванович, мы с Николаем Петровичем хором крикнули ему, чтобы он немедленно сел.

— Прекратить истерику на берегу! — отчеканил Николай Иванович, не отрываясь от линии горизонта.

Как человек театра и кино, я подумал, что сейчас он должен упасть за борт. К небу взлетят неестественно большие брызги, и легкое цунами коснется наших ног. Я не волновался: в этой части Залив был мелким.

Николай Иванович потерял было равновесие, но не упал. После этого он благоразумно сел, и лодка перестала раскачиваться. Чагин отгреб метров на пятьдесят от берега. Там был брошен якорь (гантель на веревке), и началась рыбная ловля.

Взяв удочки, мы с Николаем Петровичем устроились в прибрежных кустах. Вначале клевало так себе.

На лодке дела шли получше. Время от времени оттуда раздавались возгласы Николая Ивановича. Он снимал шляпу перед каждой — даже самой небольшой — пойманной рыбой.

— С Николаем беда, — вздохнул Николай Петрович. — Тронулся умом… Проще говоря, спятил.

Я снял с крючка средних размеров окуня и бросил в ведерко с водой:

— Он, кажется, не буйный.

— Если только речь не идет о Синайском кодексе. — Николай Петрович насадил нового червя и забросил удочку. — Тут бы вы его не узнали.

Окунь забился в ведерке, словно показывая, каким может быть Николай Иванович.

Николай Петрович смотрел, как лодку медленно прибивает к берегу.

— Надо было привязать гантель побольше. Эта не держит… — Он закурил. — А у Исидора вот — несчастная любовь. Тоже, с позволения сказать, сумасшествие. Хотел обоих научить маски резать — ни в какую. А сам режу. Успокоительно.