Чагинск

Между дорогой и котлованом была утрамбована приличная стоянка, Хазин пристроился с краю площадки, стал фотографировать котлован. Он заметно увеличился в ширину и в глубину. Синие бытовки опять отодвинулись дальше к лесу, бульдозеры, грузовики и экскаваторы копошились глубже. Съезд в котлован отсыпали торжественным красноватым гравием, горы такого же гравия возвышались у края, граничившего с Ингирем, на противоположной стороне ямы белел дюнами песок. Работа шла.

— Быстро тут все у них… Ого!

Хазин присвистнул и указал рукой. На городском берегу слева от маслозавода над шиферными крышами поднималась красно-белая мачта сотовой связи.

— За три дня подняли, — с уважением произнес Хазин. — Не в каждом большом городе есть, умеют, когда захотят.

Он достал из кармана мобильник, проверил.

— А сети пока нет…

— Думаю, к Дню города появится.

— Точно! — Хазин постучал себя по лбу. — А я и не догадался, красиво…

Я стал записывать в блокнот.

— Что пишешь, Витя?

— Адмирал Чичагин продвигал громоотводы, — объяснил я. — То есть фактически занимался безопасным использованием электрической энергии. Можно сказать…

— Не, — перебил Хазин. — Нечего натягивать бобра на грелку, это не подверстаешь. Адмирал Чичагин не был покровителем сотовой связи, тут ничего не поделаешь.

Жаль.

Но все равно гигиенист и подвижник. Отец громоотводов. Возможно, покровитель пожарных…

— Слушай, Вить, а зачем им вообще бумажный комбинат? В стране что, бумаги не хватает?

Хазин поставил широкоугольник, взял общий план.

Возле съезда в котлован дежурил новенький бульдозер. К широкой блестящей гусенице был приставлен помост со ступенями, на крыше кабины установлены мощные колонки, вокруг расставлены пластиковые кресла. В сторонке дежурили два телевизионных фургона. Из их дверей к аппаратуре протягивались кабели, самих телевизионщиков было не видно, они караулили внутри.

Хазин азартно фотографировал фургоны. Я сначала не понял зачем, потом увидел: фургоны напоминали дохлых крыс, животы были раздавлены — и из них тянулись черные кишки. Чуть поодаль телевизионных стояли машины администрации, я узнал джип Механошина, но сам мэр отсутствовал.

На штабеле бревен отдыхали рабочие в оранжевых комбинезонах и белых касках. Они сидели рядками и походили на птиц, Хазин сфотографировал и их.

— В два должны начинать, — сказал он. — Задерживаются…

— Что?

— Светлов еще не приехал, — пояснил Хазин. — Какая баня без нагана…

Показался синий пикап. Я не успел заметить откуда, то ли со стороны Нельши, то ли из-за котлована, может, со стороны льнозавода, пикап оказался рядом, возможно, выскочил из-под моста. Из-под моста, привязанные к ржавому тросу, протягивались сплавные боны, на них сидели тетки с корзинами блестящего белья, курили и барахтали в воде ногами. Я представил, как Светлов сидит в машине, смотрит на этих теток и думает.

— А вот и начальство… — Хазин поправил галстук. — Начальство, как всегда, задерживается, но, как всегда, успевает вовремя.

Светлов появился из машины, и вокруг случилось оживление. Из черного джипа тут же выскочил Механошин, из других машин другие, из телевизионных фургонов просыпались люди с микрофонами и камерами и стали делать вид, что работают. Рабочие, скучавшие на бревнах, очнулись и дружным движением оказались возле трактора, так что я подумал, что это ненастоящие рабочие. У меня чесалась голова. Зинаида Захаровна тоже откуда-то возникла.

— Начальство — это как дрожжи, — объявил Хазин. — Стоит им угодить в сортир, как сразу начинается определенное движение.

Техника притихла, рабочие и гости стали рассаживаться на лавках напротив бульдозера. Зинаида Захаровна притащила охапку цветов и теперь раздавала их присутствующим.

Хазин сфотографировал Светлова на фоне котлована и песчаных дюн, на фоне праздничного трактора и на всякий случай сфотографировал теток-курильщиц под мостом, и еще вокруг, людей и местность, окрестности.

— А врио пока нет… — пробормотал Хазин.

— Что?

— Врио нет… а Шмуля здеся… Глянь!

По мосту шагал Роман. Он был в обычной одежде, я не узнал его сразу.

— Козак козака видит издалека, — сказал Хазин. — Мне нравится Шмуля, жаль, что он из Кинешмы.

— Он не из Кинешмы, — поправил я.

— Да нет, врет… Я помню, три года как ездил в Кинешму, видел там его афишу, он с филармонией выступал, а теперь идет… Смотри, у него голова похожа на орех. Знаешь, есть такие одиночные арахисовые орехи, вот так и у Шмули.

Голова у Романа не сильно походила на орех. А Хазин ненадолго загрустил и неожиданно рассказал, как в детстве мечтал жить в орехе. Не как Дюймовочка, нет, в нормальном человеческом состоянии, но чтобы дом у него был похож на орех.

Одна небольшая комната, и чтобы как внутри скорлупы. И никогда не выходить, смотреть с высоты в окно.

— Шмуля знает свой гешефт. — Хазин сфотографировал пересекавшего реку Романа. — Шмуля не пропадет, при чем здесь пляски… Эй, Ромик, тебе бобра с утра не подкидывали?!

Роман подошел к нам.

— Представляешь, сначала мне подкинули клопа, а сегодня вот бобра, — пожаловался Хазин. — Ты зачем здесь? Плясать будешь?