Чагинск

Лес был такой же чистый и просторный, шагалось по нему легко, но невыспавшийся Федька здорово ругался. Рассказывал, что мужики три дня назад видели в этом районе пегую щенную волчицу, а если есть такая волчица, то и волк ее где-то рядом бродяжит, имейте в виду. Кристина отвечала, что летний волк сыт и не опасен, на что Федька сомневался: волк не дурак — легкую добычу мимо не пропустит. Но мы с Кристиной должны сказать ему, Федьке, «спасибо», потому что он взял верное средство от волков — сигареты «Рейс». Волки не дураки, прокуренное мясцо не любят и всегда нападают на тех, кто не курит. Поэтому все охотники курят.

И Федька тут же предложил нам закурить. Мы с Кристиной отказались, а Федька сказал, что без техники безопасности в лесу нельзя и сейчас он непременно закурит. Федька зажег сигарету, но покурить у него не получилось: после первой же затяжки Федька задохнулся и долго с захлебом кашлял. Кристина заметила, что смысл в курении определенно есть — волков он своим бабьим кашлем наверняка распугал за сто сорок километров, а Федька распсиховался и сказал, что ему все это надоело. Что если мы дураки и ненормальные, то можем и дальше в свой бессмысленный лес шпарить, а он лично домой.

И отправился обратно.

Кристина его немного поуговаривала, шагая рядом, но Федька надулся и послал ее. Кристина отстала. Я думал, что она теперь тоже передумает, скажет — ладно, море в другой раз, так получилось, но Кристина заявила, что ей плевать на Федьку.

И мы двинулись дальше.

Без Федьки было лучше. Сначала Кристина злилась и шагала молча, потом стали говорить, Кристина рассказывала мне про то, что хочет сначала в педучилище, а потом на филологический, хочет уезжать. А я не очень знал, что мне рассказать, поэтому вспоминал книги.

Мы шагали и шагали, а вокруг не менялось ничего, лес был все так же прозрачен и залит солнцем, верхушки деревьев качались на ветру. Иногда я чувствовал, что шагать становится труднее, и догадывался, что начинается подъем; иногда становилось прохладнее, и я понимал, что рядом река, солнце смещалось у нас за спиной. Чем дальше мы погружались в лес, тем медленнее становилось время.

Я поглядывал на запястье, мы шли почти три часа. Сам бы я уже давно повернул, все-таки это было странно — не по делу ходить в лес. Но Кристина шагала легко и уверенно, словно она давно собиралась как следует прогуляться. Я все хотел спросить, зачем ей это море. Но не решался, думал, что сама скажет, когда придем.

Но прийти мы никак не могли. Кристина не останавливалась и говорила, что я пойму, когда увижу.

Через пару часов я увидел.

Мы поднялись на старую просевшую гриву. Поднимались долго, а когда поднялись, я понял, что пришли. Кристина ничего не стала объяснять, села на кочку, я сел рядом.

Чагинск растворился далеко-далеко за спиной, я почти забыл его, мы остались одни среди километров. Мир за спиной исчез, другой, новый был перед нами, до него оставался шаг. Спрыгнуть с кочки. Но мы сидели и смотрели. Хотелось идти дальше. Но я знал, что если мы отправимся дальше, то вернуться будет невозможно. Мы сидели и смотрели.

Синий лес далеко и вниз, покачивался в волнах разогретого воздуха и сливался с небом — да, похоже на море.

Я сказал Кристине, что она права — лес похож на утреннее море. Кристина улыбнулась и сказала, что я не понял. Что дело не в цвете…

Она вдруг замолчала и оглянулась.

Мы просидели на гриве час, смотрели. Я хотел взять Кристину за руку, но так и не решился.

Возвращение получилось другое, время как будто втягивалось лентой в рулетку, и мы шагали быстро.

На выходе из леса встретили Федьку. Не думал, что он будет дожидаться.

Федька сидел на дереве и курил. Он сказал, что, едва мы ушли, так сразу и началось — волки озверели просто, целая стая пожаловала, матерые волчары, пришлось выкурить полпачки и теперь его сильно тошнит.

Вернулись домой в темноте. Лес как море.

Я посмотрел влево: девушки в выпуклых очках видно не было. Сосны и солнце между ними. Я хотел сказать про это, но Хазин опередил.

— Кажется, по мне кто-то ползает, — сообщил он.

Мы с Романом промолчали.

— Не, точно ползает. — Хазин потрогал себя под мышкой. — Витенька, ты не мог бы посмотреть мне на спину? Вдруг это все-таки клещ?

— Клеща нельзя почувствовать, — сказал я. — Это муравей.

— Какой-то шустрый, скребет ногами… Ах ты…

Хазин подскочил к сосне и крепко потерся о нее спиной.

— Так ты его только разозлишь, он еще глубже вгрызется, — предостерег я.

— Не успеет, раздавлю тварюку…

Хазин почесался о сосну сильнее, затем сунул руку под ворот и долго там ковырялся, в итоге достал нечто черное и скомканное размером с горошину. Определить, что именно — грязь, насекомое, слипшаяся нитка, — было, пожалуй, невозможно.

— Я же говорил, тут везде клещи… Энцефалит-батюшка, рожа-матушка…

— Клещей нельзя давить, — заметил Роман. — Они так больше заразы впрыскивают.

— От клещей помогает жженый бобровый ус, — напомнил я.

— Жженый бобровый уд, — исправил Хазин. — Достаточно им тщательно натереться — и все чики-пуки! Зо шпрехт Маргарита! Правда, Рома?