Чагинск

— Мне не нравится, что так получилось, — терпеливо сказал я. — Мне не нравится, что это случилось с моей знакомой. Но я не видел ее кучу лет, мы не переписывались и не вспоминали друг друга. Да, то, что произошло, — есть зло. Но в целом… что, по-твоему, я вообще должен чувствовать?

Роман опустился на табуретку.

— Не знаю.

— Ты, Рома, в хорошем смысле этого слова, идиот, — сказал я. — У тебя же все было нормально… Или ты тоже? Запал на Кристину?

Роман отвернулся.

— Ну да, что-то в ней есть, — понимающе сказал я. — Глаза. Я сам в детстве…

— От твоей статьи никакого толка не будет, — перебил Роман. — Бесполезная. Вредная даже.

Я не ответил. Скинул файл на дискету. Потом еще на одну, на всякий случай.

Пора прогуляться в редакцию.

— Потому что это не напечатают, Витя, — сказал Роман. — Слишком острые мысли для «Чагинского вестника»…

— Ты же говорил, что я «хорошо лизнул».

— Хорошо, но слишком тонко, здесь такое не одобряют. Взялся лизать — лижи честно, лижи глубоко.

Я поглядел на Романа. Подозрительно вольно рассуждал, недавно еще плясун-плясун, а теперь, поди же ты, мыслитель.

— А что еще он сказал? — спросил Роман.

— Кто?

— Светлов.

— Сказал, что к две тысячи тридцатому году человечество будет на Энцеладе…

— Это я уже понял, — перебил Роман. — По другим вопросам.

— По другим вопросам он выразил серьезную озабоченность, — ответил я.

— То есть они ничего не собираются делать?

— Собираются. Едва кончится дождь, как снова будут организованы поисковые группы. Поиск намерены продолжать.

— Посмотрим…

Роман удалился. Я быстро оделся.

Снаткиной в доме не было, на веранде сох вчерашний лук и кружили облачком трогательные дрозофилы. Я толкнул дверь чулана, закрыто, я вышел на улицу.

По пути до «Чагинского вестника» размышлял над вчерашним предложением Светлова и думал, что оно мне нравится. Светлов ценит литературу и хочет иметь литератора в штате. Это современно. В конце концов, НЭКСТРАН — передовая компания. К тому же в последнее время я несколько устал от сольного плавания, можно пару лет и передохнуть. Одной рукой буду писать для Светлова, другой для вечности, ха. Наверняка у НЭКСТРАНа есть база на острове Врангеля. Они там испытывают какие-нибудь свои мазеры, а я буду гулять и сочинять книгу.

Светлов, безусловно, оригинальный. Я не особо знаком с миллиардерами, немного с миллионерами, разница замечательная. Миллионеры старались давить, миллиардеру было интересно. И это пугало.

Вокруг здания редакции за ночь налило лужи, я прошлепал по ним, затем поднялся на второй этаж.

— Кто-нибудь?! — позвал я.

И на всякий случай похлопал в ладоши. Редакция «Чагинского вестника» была, как и прежде, беззвучна, кажется, опять выходной. Или финиш, сухогруз провинциальной журалистики пошел ко дну, наткнувшись на… На унылые рифы рентабельности. Однако я не сомневался, что капитан должен оставаться на мостике до конца.

Я проследовал в рекреационную каморку в конце этажа.

Главный редактор лежал в кресле, задрав ноги на другое кресло. То ли спал, то ли отдыхал, я покашлял, ожидая, что Кондырин придет в себя, однако он не очнулся. Я потыкал его в плечо. В ответ откуда-то из-под мышки главного редактора выпала стеклянная водочная фляжка, упала на пол, не разбилась. Во фляжке болталась мутная настойка, думал калган, но, судя по травянистому запаху, одуванчиковый ликер. Главред Кондырин непростой человек, я снова побеспокоил его, дернул за ухо, но Кондырин не очнулся и в этот раз. Испит одуванчиковым вином, последний романтик Чагинска в джинсовом костюме, можно сказать, Ланцелот.

На пне были рассыпаны коричневые заварные пряники, я решил парочку взять, но это оказались не пряники, а чага. Судя по наличию выкусов, Кондырин ее ел.

Я поглядел на Кондырина с уважением. Пил одуванчиковый ром, закусывал чагой. Возможно, недавно он окончательно и наверняка узнал, что и он тоже потомок. А значит, немного и Рюрикович. И в этот невероятный миг осознания скопившаяся тяжесть дней окончательно его подкосила. Или чага. Чагу надо настаивать на водке, два месяца в темном и теплом месте, отличное средство от желудка, тонизирующий эффект; адмирал Чичагин пил чаговый настой и излечился от незаживающих ран, и его потомок редактор Кондырил пил чаговый эликсир и грыз сырую чагу, немного перестарался и уснул, удрученный народной медициной. Мне вдруг почему-то захотелось посмотреть — действительно ли у Кондырина зажили от чаги руки. Я взялся за джинсовый рукав, потянул, но главред надежно прятал ладони под мышками. Тайна. Ладно, потом. Я достал из кармана дискету со статьей и сунул ее во внешний нагрудный карман джинсовой куртки. Хотел застегнуть заклепку, но услышал громкий скрежет по коридору, выглянул из каморки и обнаружил гостиничную Маргариту Николаевну: она несла штампованный колесный диск и задевала им стены. Я спрятался за дверь.

Через минуту Маргарита Николаевна вошла в рекреационную комнату, громко опустила диск на пол. Кондырин не проснулся.

— Коля! — позвала Маргарита Николаевна. — Коля, просыпайся!