Чагинск

— Да я не раскрываю, я же не дурак.

— Следствие работает, и посторонние…

Федор выразительно поглядел на нас.

— Посторонним лучше держаться подальше, — посоветовал Федор. — Чем дальше, тем лучше.

Кирилл кивнул и стал вытаскивать сено из фургона. Федор наблюдал за нами.

— Пойдем отсюда, — Роман направился к калитке.

— Разумно! — громко сказал Федор. — Витя, бери пример со своего друга, он не такой идиот, как кажется на первый взгляд.

Я не стал с Федором разбираться, отправился за Романом. Федор, впрочем, скоро догнал нас, перегородил дорогу машиной и предложил:

— Давайте подброшу.

— Да мы пешком…

— Да чего пешком, поехали.

Федор настойчиво распахнул дверцу.

— Мы в клуб хотим зайти, — сказал я. — Хазин мне ноутбук отдать должен.

— Ну, так я подвезу.

Мне совершенно не хотелось садиться в машину Федора. Чего там, я опасался Федора. Но Роман неожиданно забрался на заднее сиденье.

— Витя? — Федор поглядел на меня с насмешкой.

Я сел на переднее.

— До клуба? — уточнил Федор.

— Да.

Поехали. Машина сильно гуляла по дороге, в багажнике что-то громыхало, словно перекатывались пустые пивные кеги. Советская упиралась в заросший шиповником берег Ингиря и продолжилась вдоль реки, недалеко от сплавной Федор повернул в глухой безымянный проезд; я испугался, что сейчас он остановится и начнет нас прессовать, но мы благополучно проехали через переулок, Торфяной, или Ручейный, или Багровый, и через сто метров снова вернулись на Советскую. Федор рулил и потел, хотя было отнюдь не жарко.

Почему Федор? Я в Чагинске скоро месяц, но чаще всего встречаюсь именно с Федором. А я, может, хотел бы встречаться с другими людьми. С мужиком, водителем старенького бензовоза, отцом четырех детей, любителем рыбалки, спокойным и честным. Который любит молча курить, втихаря отпускает пойманную рыбу, от которого можно не ожидать пакости. С провинциальным механикусом, обычным таким районным Кулибиным, который обязан проживать в каждом городке, работать в «Сельхозтехнике», а по вечерам конструировать вездеход из старого «Запорожца», ну и немного вечный двигатель. Где бухгалтер хлебозавода, ловелас-неудачник в жизни и гениальный художник по призванию? Где несчастный поп, бьющийся с бестолковым приходом, зашуганный матушкой и замордованный начальством, жалкий, но при всем этом причастный Тайнам? Где молодая учительница-новатор, отдающая сердце детям и сражающаяся с косностью их родителей? Где старый хирург? Тот самый старый хирург? Я пересекся с ним один раз, но, пожалуй, хотел бы познакомиться лучше. Но я не встретил его больше, зато встретил Салахова, группенфюрера чагинских эскулапов.

Куда бы я ни пошел, везде Федор. Светлов. Механошин. И Снаткина. И если бы я стал стараться, бродил бы по Чагинску больше, то наверняка встречал бы еще и Бородулина. И толстую бабу. Хотя вот Рома. Рома ничего, кажется. Но надолго его не хватит, если встречать на своем пути меня и Хазина, быстро станешь как я и Хазин.

— Как продвигается следствие? — спросил я.

— Так не я веду это дело, Витя, — ответил Федор. — Я же не следователь, так, с боку болтаюсь, патрульно-постовая.

С боку, но всегда с нужного.

— А кто следователь?

— Никто пока. То есть по нему работают, но человек сейчас в области… Я же говорил тебе — он с кепкой уехал. Короче, непонятки…

Дорогу переходили два кофейных стаканчика.

— Это еще что… — Федор затормозил.

Стаканчик с капучино помахал нам рукой. Я помахал ему в ответ.

— Твой корешок Хазин, похоже, мутит. — Федор поехал дальше. — Я вчера видел целую демонстрацию какой-то хрени, по Советской шли…

— Мобильники, — сказал Роман с заднего сиденья.

— При чем здесь мобильники? Бурундуки… Или шиншиллы. С хвостами с такими.

Шиншиллы шли по Советской, опоссум шумел на Сенной. Я люблю это время.

— Этот твой Хазин опасные намеки строит… — Федор вел машину медленно.

— Намеки? — спросил Роман.

— Ну да, намеки. По улицам города дружно шагают крысы — что может быть понятнее?

Федор повернул на Некрасова.

— Грызуны — это коррупция, тут я понимаю, — сказал Роман. — А что тогда символизируют стаканчики?

Федор задумался.

— Возможно, это прогресс, — предположил Роман. — В Чагинске нет… то есть явно недостаточно заведений общепита. Ни одной кофейни, например. Кофейни сейчас везде открывают, это тренд. Будущее.

— А стаканчики? — спросил Федор.

— Стаканчики символизируют, что будущее неотвратимо.

Спорить с этим было сложно.

— Да, будущее неотвратимо… А к Кириллу вы больше не ходите.

— С чего вдруг? — осведомился я.

— От этого только хуже получается. Мужики, вы не понимаете разве — у людей неприятности, люди подавлены…

— Я бы не сказал, что они как-то особенно подавлены, — возразил Роман. — Мне показалось, что этот Кирилл… вполне себе… неудрученный. Дрова колет.

Федор молчал. Словно бы раздумывал — сказать нам или воздержаться.

— Ну да, все так, — вздохнул Федор. — Это потому, что они записку нашли. Максим, оказывается, записку оставил. Под будильник ее положил, родители сразу не заметили.

— Что за записка?! — спросил Роман.

— Что они с Костяном отправляются на поезде на Байкал.

— Куда?!

Роман едва не выскочил с заднего сиденья.