Чагинск

Роман поймал равновесие — вилки зависли над бокалом, Роман успокоился и вспомнил про свой бутерброд.

Я сильно сомневался в том, что Шрайбикус из «Штази», ерунда, не мог он. Какой гадкий Шмуля, он нарочно мне все это рассказал, знал, что я начну думать.

— А мне все равно Шрайбикус нравится, — сказал я. — Я когда на него смотрел, всегда думал… про что-то хорошее думал… Про лето. Давай выпьем за… Аквакультуру.

— Давай.

Мы выпили и закусили активированным углем.

— А Хазин-то сбежал, — заметил Роман.

— Он давно сбежал.

— Могу поспорить — он к Снаткиной отправился, — Роман указал вилкой.

— Зачем ему Снаткина?

— Ему не Снаткина, ему ноутбук нужен. Ты у него пытался узнать, а он просек все — и сыграл дурачка. А пока мы тут бухаем, он жесткие диски чистит!

Эта мысль показалась мне здравой.

— Витя! Надо его остановить! Он все сотрет!

Кто может рог его сотреть.

Роман с трудом поднялся.

— Витя! — сказал он. — Надо идти!

Мне не хотелось покидать «Растебяку». Внутри было прохладно и много еды, не хотелось вставать и торопиться.

— Витя, у тебя окно можно ногтем открыть, у тебя же ноутбук там…

Ноутбуком Хазин интересовался, это правда.

— Пойдем, Витя!

Роман направился к бару, а я позвал официантку и расплатился за эту сволочь Хазина и подумал, что он не за ноутбуком побежал, а просто не хотел платить. Это вполне по-ха-зински.

Роман в баре купил три бутылки пива и, как мне показалось, успел хлопнуть еще чего-то сиреневого из стопки. Я вышел на улицу, там оказалось светлее, чем я предполагал. Облачность втянулась за реку, проглянуло солнце, и установился светлый летний день, переходящий в вечер.

Я направился домой. Роман скоро догнал и вручил мне бутылку.

— Надо спешить, — сказал он.

Пить на ходу нелегко, но у Романа получалось, недаром козак, мне же шагалось и пилось нелегко. Одолев полбутылки, Рома сказал:

— Шрайбикус как Хазин. Такая же сволочь и стукач… Как они мне надоели…

— Это мне они все надоели, — заметил я. — Я их терпел всю жизнь… И до сих пор мне нет от них покоя.

— Ты, Витя, ничего не понимаешь… Ты вот знаешь, в чем главная задача Шрайбикуса?

— Подготовить школьников к вступлению в Союз свободной немецкой молодежи.

— Главная задача — убедить нас, что его не существует.

Роман приложил холодную бутылку к щеке. Я открыл свою. Пиво, но не «Кологривское». С «жигулевской» горчинкой, а я больше люблю с кислинкой.

— Это оригинальная мысль, — сказал я.

Роман схватил меня за плечо и довольно больно сжал.

— Что еще?

Роман указал рукой.

Я сощурился в указанном направлении, но ничего, кроме почты, я не увидел, ну, еще улица Советская продолжалась.

— Сука, — сказал Роман и побежал к почте.

Сил у меня сохранилось мало, а Роман бежал, слегка подпрыгивая. Метрах в двадцати от почты он резко остановился, словно воткнувшись в невидимую сеть. Роман размахнулся и швырнул в почту бутылку, но недокинул, а я, приблизившись, увидел, что со стены почты щурится Паша Воркутэн.

Этот плакат отличался от тех, что я видел раньше. Воркутэн смотрелся уверенно, хозяйски, он ничуть не сомневался в успехе своих концертов и вообще не сомневался. «Новые и старые хиты!» «Не робейте, бабоньки, в субботу», «Вагончики-пацанчики», «Расчесочка кента», «Я ухожу и возвращаюсь».

— Вот! — воскликнул Роман. — Вот он…

Я не пытался его остановить, почта все равно не работала.

Роман подбежал к зданию и энергично накинулся на плакат Паши Воркутэна, однако потерпел поражение — плакат оказался приклеен тщательно, на совесть, да и полиграфическое исполнение отличалось заметным качеством. Роман некоторое время не сдавался, выглядело это смешно — он бешено корябал плакат, а Паша Воркутэн слегка снисходительно на него с этого плаката улыбался.

Разозлившись окончательно, Роман принялся плеваться. Делал он это излишне страстно, копил слюну, двигая щеками, подпрыгивал, вытягивая шею, и плевал. Подобный вандализм был мне отвратителен, однако я не собирался противодействовать Роману, полагая, что скоро его энтузиазм иссякнет, ну или слюна кончится. Однако в дело еще раньше вмешался сам Паша Воркутэн — после очередного плевка Роман оступился и с размаха стукнулся о почту. Ударившись, Роман упал, разбил бутылку пива и поднялся с трудом, опираясь на стену.

— Расчесочка — это расчес очка!!! — крикнул Роман. — Жрите! Жрите помои, скоты! У вас у всех расчес очка!

На секунду в глазах Романа вспыхнула жажда реванша.

Я думал, он плюнет еще, но горечь поражения оказалась настолько сильна, что сил на контрольный плевок Роман не собрал. Он отряхнул колени, вывернул из кармана осколки и, покачиваясь, подошел ко мне.

— Этот скот Хазин прав, — тяжко выдохнул Роман. — Здесь трудно не пить, тут все время хочется… Высокий фон… И слишком долгие дни.

До битвы с плакатом Роман держался, но подлый удар Воркутэна его доконал.

— Может, в «Чагу»? — спросил Роман с нескрываемой надеждой.

Мы свернули от почты, заглянули в «Чагу», но она опять оказалась закрыта, чем разочаровала: я бы не отказался сейчас от стаканчика «Кологривского»… или «Ярославского»… Роман тоже был разочарован.

— Из Костромы в Свечу, плыви… плыви…