Чагинск

Я проснулся, некоторое время думал и записывал в блокнот. Про мужика, обесчещенного снежным человеком, и про незадачливую похитительницу бисера. Про мужика мне история нравилась, а после того как Роман сказал, что это похоже на «Смерть Ивана Ильича», нравилась еще больше. Из этого действительно могла получиться абсурдистская экзистенциальная повесть. Вчера Роман сказал, а я всерьез не принял, а сейчас, с утра, этот внезапный смысл возник передо мной во всей своей беспощадности. Я вдруг стал придумывать эту повесть, она завертелась в голове, обрастая персонажами и деталями, и в этой повести было место и благородному адмиралу Антиоху Чичагину, беззаветному просветителю, внутреннему демократу и стороннику вариоляции, и бестолковой похитительнице стекляруса Елене Кичигиной, и великому архитектору Елкину, несостоявшемуся строителю воздушных кораблей, и Марыле Родович — я давно хотел поместить ее хоть в какую-нибудь книгу за имя и песни, и Снаткиной, первой красавице города, копившей год на павловский платок, проснувшейся в майское утро раньше всех и первой прибежавшей на площадь возле вокзала…

Я плотно погрузился в мысли, и когда в дверь загрохотали, с трудом смог вернуться к текущей действительности. В дверь действительно пинали, наверняка Хазин. Я спрятал блокнот и открыл, на самом деле Хазин.

— Тебе подкинули? — спросил он.

Под ногами у Хазина стоял прозрачный пакет из плотного полиэтилена, в котором темнело нечто мохнатое размером со среднюю собаку, например с бордер-колли.

— Нет, — ответил я.

— А мне подкинули. Утром выхожу, а под дверью этот мешок. Это знак?

Хазин зачем-то подвинул мешок мне, хотя мне этого мешка ничуть не хотелось.

— Не знаю. Почему обязательно знак?

— Это она! — громко прошептал Хазин. — Маргарита! Сначала подкинула мне молибденового клопа, теперь дохлого…

Хазин потрогал мешок носком кеда.

— Дохлятину.

— Куда ты его, кстати, дел? — спросил я.

— Кого?

— Клопа.

— Здесь, — Хазин похлопал по карману. — Держу на всякий случай при себе. А то Шмуля на него тогда покушался, еле отбил…

— Это, вероятно… енот, — предположил я.

Енот, любимый енот Карла Линнея.

— Енот? Нет, смысл железного клопа в общих чертах мне ясен, но енот? Что значит енот?!

— Не паникуй…

— Не паникуй?! Легко тебе говорить! А вдруг это метка?! Послание? Типа бычьей головы в койку? Предупреждение! А я даже не понимаю, о чем меня предупреждают!

Хазин вошел и зачем-то затащил пакет с енотом. Пакет расползся, словно енот внутри был жидкий.

— А Шмуле ничего не подбрасывали?

Хазин внимательно разглядывал мой номер.

— Не знаю, я его не видел…

— Понятно. Енот — это ведь собака?

— Типа того. Из рода песьих… Или псовых.

— Все тогда ясно, — сказал Хазин. — Это мне намек — прибьют как собаку.

— Да брось… За что прибивать-то?

— Да не знаю, мало ли…

Хазин начал чесать руку.

— Может, я по пьянке им что-нибудь брякнул…

— Кому?

— Не знаю кому, мы тут с половиной города бухали. Брякнул, а они теперь вот… Жир, так сказать, семейства…

Он кивнул на мешок с енотом.

— Обиделись. Слушай, я на этом чертовом празднике как… не очень буйствовал?

— В пределах нормы. Про станцию «Мир» стихи прочитал…

Хазин зарычал и пнул стену.

— Но Светлову понравилось, — успокоил я. — А так… За Зинаидой Захаровной волочился.

— Может, это ее муж? У нее муж есть?

Хазин уставился на пакет с дохлятиной.

— Вряд ли, — сказал я. — Да и волочился ты так… в меру.

Хазин снова пнул стену.

— Возможно, хотели Роману подложить, но перепутали двери.

Я попытался утешить Хазина, но он, похоже, был безутешен.

— Да не мучайся, Хазин. Надо все выяснить, спуститься к администратору…

— К кому спуститься?

— Ну, я не знаю. Наверное, тут есть коридорная, или что-то вроде…

— Коридорная тут Маргарита, — напомнил Хазин. — Точно, это она, — добавил он севшим голосом.

— Да погоди, может, не она еще…

Хазин махнул рукой:

— Выясни, Вить, а?

— А сам-то ты что? — не понял я. — Сам и выясни…

— Да некогда мне, — Хазин поглядел на меня красными и трезвыми глазами. — Некогда.

— То есть? Что значит «некогда»?

Хазин уселся в койку. И точь-в-точь как вчера Федор принялся толкаться ногами и лязгать пружинами.

— Как мы и думали — этот сучонок Крыков соскочил. — Хазин хотел плюнуть, но не плюнул, некуда.

— Точно соскочил?

— Точно. Ну и предложили мне.

— Что тебе предложили?

Хазин замер в койке.

— Короче, Механошин предложил мне подготовить День города. Крыков там сделал уже кое-что, подрихтовать немного осталось, короче, несложно. Сам знаешь, все эти праздники один на другой похожи — гармонь да насос. Я сначала не хотел… Но бабки хорошие обещают.

Хазин поднялся из койки.

— Бабки?

— Бабки. Но бабки — не самое главное. Сам понимаешь, таких людей полезно иметь в друзьях…

— Хазин!

Я хлопнул в ладоши, погромче, чтобы до этого дурака дозвенело.

— Хазин! У них друзей не бывает! А Крыков, похоже, не такой идиот, как нам казалось…

— Я уже согласился, — вздохнул Хазин.

Теперь он пнул мою койку.

Когда-то Федька притащил со свалки такую вот койку и сделал батут, поставил во дворе и прыгал, и чуть не сломал ногу, застряв между пружинами и рамой.

— Ногу сломай, — посоветовал я.

— Ногу?