Тайны гениальности, как и многие другие тайны мира, пока еще не раскрыты. Гений Чайковского появился и вырос на русской почве. Свежесть и неповторимость его мелодий обеспечили им долгую жизнь. Настоящая слава к Чайковскому пришла в середине 80-х годов ХIХ века, когда он получил признание не только в России, но и в Европе. Даже в Лейпциге, где публика скептически относилась к русской музыке, высоко оценили его талант после исполнения одной сюиты, Первого квартета и «Трио», посвященного Рубинштейну. Немецкий пианист и дирижер Ганс Бюлов (1830–1894) был высокого мнения о музыке Чайковского. «Он интересуется русской музыкой и мной, – писал Чайковский. – Он расточает восторженную похвалу, и его отзыв для меня приятен. И Стасов высказывает ко мне большую симпатию».
Петр Ильич был счастлив, что его материальное положение благодаря помощи Надежды Филаретовны стабилизировалось, но «боялся привыкнуть к благам и очерстветь». А она заботится о нем, советует ему «не утомляться составлением либретто, беречь себя и отдохнуть на море, в бесконечном пространстве которого можно схоронить всякое горе, тоску и обманутые надежды».
Лучи славы Чайковского с трудом пробивались сквозь туман непонимания, то вспыхивали ярким светом, то ослабевали, но никогда не погасали. Свежесть музыкальных образов и мелодичность музыки обеспечивали ему долгую творческую жизнь. О своем творчестве Чайковский писал: «Мои произведения прочувствованы душой. Благо, есть родственная душа, которая чутко отзывается на мою музыку. Это воодушевляет меня».
Он не любил писать «Трио», объясняя это тем, что по устройству слухового аппарата он «не переносил комбинацию скрипки, виолончели и фортепиано». Он считал, что при исполнении теряются достоинства каждого инструмента. Особенно высоко публика оценила его оперу «Евгений Онегин». Во время ее репетиции в 1881 году под управлением Направника оркестранты встали, а Направник сказал приветственное слово. С 4-й симфонии (написана в 1877 г.) началась заграничная слава Чайковского. Высокую оценку публики получил балет «Лебединое озеро». Композитора много раз вызывали и аплодировали стоя.
Не всегда лучи его славы ярко блестели, не всегда его творчество получало высокую оценку публики. Опера «Мазепа», поставленная 13 ноября 1887 года, успеха не имела. «Критики втоптали в грязь оперу “Мазепа”, но есть и сочувствующие, и это прежде всего сам государь император. Я чувствую прилив энергии и готов приняться за новое сочинение. Работа спасает меня», – писал в дневнике Чайковский.
В марте 1884 года Чайковского вызвали в Гатчину к государю и государыне, которые благодарили его за высокое творчество. «Я тронут был до глубины души их участием, но ужасно страдал от своей застенчивости», – говорил Петр Ильич своим друзьям. Он был не из тех, кто кичился славой, хоть признавался, что славу любит, но борется между стремлением к ней и ее последствиями, «в этом трагический элемент славы». Его шокировало, когда люди начинали проявлять интерес не только к музыке, но и к его личности, и даже «старались приоткрыть завесу» над его интимной жизнью. «Эта мысль тяжела для меня, – писал он друзьям. – Я подобен бабочке, которая стремится на огонь и обжигает крылья, но появляется порыв к творчеству, и я опять лечу на огонек». После провала оперы «Мазепа» он пишет Надежде Филаретовне: «Я в состоянии душевной меланхолии».
И его благожелательница и почитательница снова старается взбодрить его: «Мне больно, что вы огорчены холодностью публики и злостью прессы. Публика не смогла сразу оценить Ваше сочинение, а пресса – это цепная собака, которая злится сама не знает за что. Вас не приветствуют петербургские журналисты потому, что считают Вас москвичом. Не сокрушайтесь по этому поводу, Ваша слава растет с каждым днем. Пошли Вам Бог силы и энергии».
Чайковский был тонким ценителем музыкального искусства, как отечественных, так и западноевропейских музыкантов: «Играя Моцарта, я чувствую себя бодрее и моложе, почти юношей». В феврале 1884 г., слушая в Париже оперу французского композитора Массне «Манон Леско», он отметил: «Великолепное исполнение, превосходная постановка. Нам далеко до Франции». Но Надежда Филаретовна была другого мнения: она не любила музыку Массне.
Четыре сюиты Чайковского имели немалый успех (1878, 1883, 1886, 1887). После исполнения одной из них 18 января 1885 года он писал: «Вся масса публики была потрясена и благодарна мне. Ради таких минут стоит жить». В то же время он признавался, что от успехов он больше страдает, чем радуется им, так как за ними следовали встречи, банкеты, поздравления, те торжества, которых он не любил: «Для меня нет ничего ненавистнее, как выставлять себя напоказ».