Чайная роза

Фиона кивнула и позволила себя успокоить. На мгновение она подумала, что доктор может скрывать от нее правду, но тут же прогнала эту мысль. Трезвая реалистка во всем, что касалось бизнеса, она продолжала закрывать глаза на правду в том, что касалось Ника. Если она будет хотеть, чтобы он был здоров, так и получится. Проявления болезни пугали Фиону, но она отказывалась видеть в них признаки упадка; это были всего лишь препятствия на пути к выздоровлению.

— Что говорит Экхардт? — спросил Питер.

— Что это пройдет, — ответила Фиона. Внутренний голос напомнил, что Экхардт сказал это два месяца назад, а с тех пор здоровье Ника не улучшилось. Фиона заставила его замолчать.

— Значит, это временное отступление.

Фиона кивнула:

— Все верно. Скоро он снова встанет на ноги.

Питер улыбнулся:

— Рад слышать. — Он чмокнул Фиону в щеку и велел звонить, если ей что-то понадобится.

После его ухода Фиона посмотрела на часы. Уже шесть. Нужно собрать вещи и идти домой. Закончить работу можно будет после ужина, у себя в кабинете.

Она всегда любила возвращаться домой в темноте, когда в окнах горел свет, а Ник сидел в гостиной и с нетерпением ждал возможности спросить, как у нее прошел день. Но теперь приближение вечера вызывало у нее тревогу. Теперь ее приветствовал только Фостер. Ник лежал наверху в постели. Иногда он бодрствовал, иногда нет. Когда он спал, Фиона подходила к двери комнаты мужа, мечтая войти, сесть на кровать и поговорить с ним. Увидеть Ника хоть одним глазком и убедиться, что за день ему не стало хуже. Она пыталась сохранять оптимизм. Может быть, сегодня он спустится и посидит в гостиной. Они выпьют бутылку кларета и, как обычно, поболтают у камина.

Снаружи особняк на Пятой авеню казался строгим и внушительным, но внутри был удобным и уютным. Они построили его, когда Ник начал сдавать. Ему хотелось жить между Грамерси-парком и «Мет», чтобы тратить на дорогу меньше сил и времени. Он прекрасно отделал все четыре этажа — величественный вестибюль, огромную столовую, библиотеку, кабинет, двойную гостиную, оранжерею, просторную кухню и бесконечные спальни. Здесь не было ничего старомодного. Сплошной авангард. Окна, зеркала и светильники от Льюиса Комфорта Тиффани, серебро от Арчибальда Нокса, мебель и люстры от Эмиля Галля. На стенах висели картины любимых Ником французов и новых американских художников, которым он покровительствовал.

Фиона улыбнулась, вспомнив, как чудесно они проводили время раньше. Приемы, танцы… Днем она бывала дома редко, но по вечерам часто приходила в самый разгар импровизированного ужина для друзей, празднования годовщины свадьбы Майкла и Мэри, поженившихся еще в девяносто первом, или дня рождения кого-то из их детей. Летом на заднем дворе устраивались пикники с фонариками на деревьях, музыкой и угощением для голодных художников. В них принимал участие и Сими, приезжавший на каникулы из закрытой школы. Он пользовался случаем украдкой выпить бокал шампанского и потанцевать с хорошенькими студентками художественных школ. Ник любил принимать гостей, любил проводить вечера с друзьями, обожавшими поесть, выпить, пошуметь, посмеяться и обменяться сплетнями.

Улыбка Фионы потускнела. Смех в их доме не звучал уже несколько недель. Конечно, друзья навещали Ника, но Экхардт не одобрял долгих визитов и шумного поведения; по мнению доктора, они утомляли его пациента. Фиона почувствовала, что надежда, незыблемая основа ее всегдашнего оптимизма, слегка заколебалась. В горле возник комок, на глазах снова появились слезы. Она сердито смахнула их и сказала себе:

— Прекрати. Прекрати сейчас же. Немедленно!

Фиона собрала документы, сунула их в портфель, схватила пальто и вышла из кабинета, даже не попрощавшись с секретаршей. Ей хотелось поскорее попасть домой. Очутиться за толстыми мраморными стенами, массивной входной дверью и чугунными воротами. Дом был крепостью, все эти годы защищавшей ее, Ника и Сими. В нем они ничего не боялись и чувствовали себя в безопасности. До сих пор. Сейчас к нему кралась какая-то темная фигура, бродила вокруг, нюхала воздух и ждала своего шанса.

Фиона знала это чудовище; оно уже приходило к ней. Но она научилась быть начеку. Она запрет перед ним дверь. Сама встанет на страже. И на этот раз оно не войдет.

Глава шестьдесят вторая

— О господи, Ник, я даже отсюда слышу, как у тебя стучат зубы, — сказал Тедди Сиссонс. — Давай я подброшу в камин полено.

— Спасибо, Тедди, — ответил Ник, кутаясь в кашемировую шаль. После приступа он все время мерз. Сомс наклонился, долил себе и Тедди чаю, а затем откинулся на спинку кресла, утомленный даже этим небольшим усилием. Его состояние было тяжелым. Экхардт сказал, что он долго не протянет, и Ник стремился привести в порядок свои дела. Сомс знал, что должен лежать в постели, а не сидеть в гостиной, но лекарства и мази, стоявшие на тумбочке, действовали на него удручающе.